Евгений Редько

Из интервью Сергея Алдонина газете "Челябинский рабочий", 28.06.2000 :


цитируется по: http://sergeialdonin.narod.ru/int.html

Наталия БАЛАШОВА.
Нетрадиционная классика

Как-то так уж случилось, что два вечера подряд мне довелось смотреть премьеры класси-ческих французских комедий "Мещанин-дворянин" (более привычное название "Мещанин во дво-рянстве") Жана-Батиста Мольера и "Севильский цирюльник" Пьера-Огюстена Карона де Бомарше, да к тому же в обоих случаях в переводе Николая Любимова. Так что сам Бог велел поставить эти спек-такли рядом. Но не только принадлежность к Франции, комедийному жанру и имени переводчика роднит эти постановки. Их главная общность и достоинство в фонтанирующей через край жизнера-достности атмосферы, царящей на сцене, упоенности актеров игрой, когда при четком рисунке обра-зов допускается и свобода импровизации, и легкое озорство.
<…>
С постановкой "Севильского цирюльника" история вообще уникальная. Никаких сведе-ний о том, что эта комедия Бомарше не в качестве знаменитой оперы, а в своем первоначальном виде - пьесы для драматического спектакля - ставилась на русской сцене, не имеется. И выходит, что Рос-сийский молодежный театр в своем роде "первопроходец". Традиций нет, руки постановщикам развя-заны. Чем они и воспользовались, однако же вполне умеренно.
На сцене царит эклектика. Та самая, что нынче особо любима и чаще всего потребляема молодыми режиссерами. Реальность жизни с балаганом пополам. Зачем? Да просто потому, что как театральная, так и зрительская душа просят веселья. Осточертели житейская беспросветность и бес-предел. Да здравствует зрелище!
Режиссер-постановщик Сергей Алдонин, сценограф Михаил Бархин, художник по свету Анатолий Ремизов, балетмейстер Ирина Лычагина и Максим Олейников (вокал) вкупе со всей актер-ской командой "оттянулись", как принято теперь выражаться, на полную катушку: герои спектакля бегают, прыгают, танцуют, поют (сладостно и нарочито фальшиво), дурят друг друга, насмешничают и "рвут страсти в клочья" в полное свое удовольствие. Декорация - из больших белых кубиков, да еще посередине сцены подобие дома с закрытым жалюзи окошком на втором этаже. Повернулся сце-нический круг, и обнаружилась бутафорская сущность домика с железной лесенкой, ведущей прями-ком к окошку.
Персонажи все знакомые: пожилой, толстоватенький Бартоле (Сергей Серов), озабочен-ный исключительно скорейшей женитьбой на своей воспитаннице Розине (Ирина Низина), невзирая на сопротивление последней; учитель пения дон Базиль (Юльен Балмусов), длинный, тощий, мгно-венно меняющееся выражение лица которого говорит куда яснее и больше произносимых вслух слов: влюбленный граф Альмавива (Алексей Мясников), готовый на все ради Розины; ну и, конечно же, главная пружина всего действа - хитроумный Фигаро (Евгений Редько), выдумщик, насмешник, заво-дила, порхающий, как папильон, творящий интригу не столько ради графского вознаграждения, сколько ради удовлетворения собственной страсти к азартной игре с непредсказуемым финалом. В легкой, изящной фигурке этого мастера на все руки забавно сочетаются капризная женственность с железной волей, подчиняющей себе все окружающее. Даже слуги Бартоле - Марселина (Елена Гали-бина) и два ее "зама" (Олег Зима, Константин Карасик) - начинают охотно содействовать разработан-ному Фигаро похищению Розины из-под носа опекуна. Задействован в спектакле и шутейный оркестр под руководством всполошного дирижера (Татьяна Чепуркова) с внешностью гофманского "крошки Цахеса", играющий, впрочем, вполне всерьез. Как всерьез любят, ревнуют, переживают страхи и те-шатся надеждой все персонажи комедии. Только чем серьезней это делают артисты, тем смешнее у них получается. Как и требовалось по замыслу режиссера. На радость зрителям.

Пуристы могут предъявить претензии: на каком основании вкрались в текст обеих коме-дий, и "Мещанина" и "Севильского", современные словечки и выражения. Да на том же самом, на котором кубики служат изображением улицы в Севилье, а забавные белые накладки на головах муж-чин в "Мещанине" заменяют традиционные пудреные парики XVII века. Зрительный зал восприни-мает эти вольности как должное, тем более что ничего оскорбительного в отношении великих клас-сиков они в себе не содержат. Московская театральная афиша пополнилась двумя талантливыми, ве-селыми спектаклями и это, на мой взгляд, - самое главное.

Эдуард ГРАФОВ
Только клеветы и не хватало

Ничего чрезвычайного в искусстве не случилось. Но случилось прелестное и обаятельное - спектакль "Севильский цирюльник" в Российском академическом молодежном театре, режиссер-постановщик - Сергей Алдонин. Это его первая работа, и очень удачная. Он бы и раньше чего-нибудь поставил, но ведь только что закончил РАТИ в мастерской Марка Захарова. С чем и поздравляю... Марка Анатольевича.
Конечно, режиссер Сергей Алдонин мог бы, являя вкус и отсутствующую опытность, укоротить некоторые сцены и почетче связать между собой поступки и мотивы поступков персона-жей. Впрочем, чего только из партера не покажется.
Признаться, шел на премьеру, предвкушая Фигаро в исполнении Евгения Редько, просто рожденного для этой роли. Актера необычайной внутренней и внешней пластики. И Фигаро, дейст-вительно, виртуозно вылеплен... Но, понимаете ли, все актеры в спектакле будут не хуже.
А к работе Сергея Серова в роли Бартоле я бы отнесся даже с почтением. Он глубже ос-тальных решил свою задачу. Посреди пиршества забавностей Бартоле трагичен, наивно трагичен. Юмором окрашивать трагедию - дело тонкое, кружевное.
Ну, Розина - роль выигрышная, есть чем подкупить зрителя в любом, даже незадавшемся театре. Чтобы отличиться в череде всевозможных Розин, одного таланта недостаточно, тут надобен личный облик актрисы. Не обличие, а облик. Красива ли Ирина Низина? Да чего уж там! Но при этом такое обаяние, такая невыносимая для мужчин, коварная женственность. Я бы лично от такой дер-жался подальше. Впрочем, не станем зарекаться.
Правда, Розине стоило бы оказаться менее актерски "щедрой". Иной раз хорошо бы при-тихнуть и поглядывать умными глазками на разбушевавшихся мужчин. Уж больно непрерывно окол-довывает.
Случилось необычное и с графом Альмавива. Благодаря Алексею Мясникову. Обычно "альмавивы" - типы довольно поганые, эдакие самовлюбленные павлины - красавцы превыше всего! Действительно красивый Алексей Мясников наделен от природы "положительным обаянием". Он не самовлюблен, а влюблен, что для "героя-любовника" не частый на театре случай. А по мне так даже проглядывает в Алексее Мясникове интересный характерный актер. Да в роли того же Фигаро.
Хотел бы только вот что заметить. Не то чтобы я никак не могу выдавить из себя по капле раба, но Альмавива все-таки граф. А тут каким-то образом оказывается "на подхвате" у парикмахера Фигаро. Это возможно как внутреннее состояние, но от вельможных повадок никуда не деться. Граф - он, знаете ли, граф и есть.
Случились в спектакле и два события, о которых вроде бы нам по эту сторону рампы и знать не положено.
В пьесе господина Пьера-Огюстена Карона де Бомарше никакой служанки Марселины нет. Всего лишь реплика: "Марселина заболела". Но зато в театре есть великолепная комедийная ак-триса Елена Галибина. Она из тех, кому на сцене привольно, так бы никуда с нее и не уходила.
И вот неуемная Елена Галибина подалась в драматурги. То есть сочинила себе роль Мар-селины. И эта Марселина без единого слова стала роскошным акцентом, даже ритмом спектакля. Во-обще-то господин Бомарше имеет полное право подать на госпожу Галибину жалобу в комитет по авторским правам. Но я бы ему этого делать не советовал.
И еще коллизия, которую обожают анналы истории театра. Вдруг скоропостижно заболел артист! И театр был вынужден с ходу (в программку карандашом вписали) на сцену вместо больного артиста выпустить здоровенного студента 3-го курса РАТИ (мастерская Алексея Бородина), то есть Сашу Гришаева. И такой получился прелестный увалень со своим, извините, ночным горшком, слов-но сто лет репетировал. Когда-нибудь в старости почтеннейший Саша будет рассказывать внукам: "Помнится, у нас артист заболел".
Надо признаться, сидючи в партере, я испытывал некий каприз. Уж так просилась в спек-такль восхитительная музыка одноименной с ним оперы Россини "Севильский цирюльник". А уж ко-гда великолепно Юльеном Балмусовым вылепленный дон Базиль стал рассказывать словами о клеве-те, я чуть сам не запел гениальную арию "Клевета". Но не запел. Что и к лучшему.
И все-таки хотелось бы, да просто просится, чтобы музыка великого Джоаккино Россини сопровождала спектакль. И тогда я написал бы: "Хороша в спектакле и музыка".

Марина ОВСОВА.
СЕВИЛЬСКИЙ ТЕРАПЕВТ

Новое поколение берет на абордаж театр. В Российском академическом мо-лодежном театре на днях свою первую работу "на большой сцене" показал недавний выпускник гитисовского курса Марка Захарова Сергей Алдонин, виновник прошло-годней нашумевшей дипломной постановки "Мастера и Маргариты". На этот раз Ал-донин взялся за "Севильского цирюльника" Бомарше.

Товарищ рисковал. Или не знал, что в Москве уже есть два "цирюльника"? Один - в оперном варианте в театре Станиславского и Немировича-Данченко. Второй - небезызвестная "Женитьба Фигаро" в "Ленкоме". А некоторые еще, кто постарше, и вовсе не воспринимают никакого другого Фигаро, кроме как в исполнении Андрея Миронова, снятого в свое время на телекамеру. И вот в такой непростой обстановке ученик Захарова опять же "наступает на те же грабли".

Несмотря на вечернее время, в фойе много тинэйджеров - фанатичные по-клонники "Мумий Тролля", Мэрилина Мэнсона, Бритни Спирс и жутких Бивиса и Бат-Хеда. В зале их оказалось еще больше - три четверти зала. Что бы вы думали? Поднимается занавес, и все идет как по маслу: где надо смеются, где надо хлопают. В общем, реагируют адекватно.

Художник Михаил Бархин решил декорации скромно и просто: стена, окно, винтовая лестница, кубики-стулья. Зато не аскетичные костюмы: граф Альмавива (ак-тер Алексей Мясников) - как и положено графу, весь в рюшечках, у Розины (Ирина Низина) "рюшечки" с концептуальным уклоном: оранжевый верх, розово-белый низ. Декорации моментально меняются поворотом круга. По ходу дела актеры выскаки-вают, как черти, из всевозможных дыр, отверстий, кулис и т.д. Особенно внезапен и пластичен Фигаро (Евгений Редько). А Бартоло, севильский врач, в исполнении коло-ритного Сергея Серова, так желал жениться на своей якобы воспитаннице Розине, что, по задумке режиссера, никак не хотел покидать сцену и провел на ней намного больше времени, чем сам Фигаро. По этому случаю кое у кого возникла идея пере-именовать алдонинскую постановку в "Севильского терапевта". Впрочем, главный герой, невзирая на скорее отсутствие, чем присутствие на сцене, заслужил целую ова-цию от тинэйджеров, которые минут пять, если не десять, скандировали "Фигаро! Фигаро!" прямо как на концерте.

Буффонада, гротеск, юмор, естественно, талант - и успех у такой "непроби-ваемой" публики, как тинэйджеры, иметь можно. Даже с далекой от них классикой. Алдонин, кстати, вскоре еще намерен возобновить спектакль "Мастер и Маргарита", о котором много кто слышал, но мало кто видел.

Балаган на Театральной площади

Так юноша с еврейскими глазами
Из пошлости и гомоэротизма,
С налетом легкого алкоголизма
Толкует Библию.
Ева Фокс

Комические фантазии в двух действиях режиссера Сергея Алдонина поразили ме-ня своей несуразностью и веселостью, пошлостью и оригинальностью.
Сама атмосфера спектакля переносит зрителя на площадь, будто даже не Испании, а Италии, где все персонажи становятся узнаваемы и без традиционных масок. Начало пьесы закладывает основу восприятия образов главных героев графа Альмавивы и его бывшего или будущего, кому как нравится, слуги Фигаро. С самого начала ясно, что из образа Фигаро ис-чезло самое главное – детали. Он почти перестал быть поэтом, зато почему-то стал напоми-нать артистов разговорного жанра советских и постсоветских времен. Как ни крути, без по-шлости базарного театра Нового времени, Фигаро, каким видит его Сергей Алдонин, не стал бы скрепляющим стержнем спектакля. Фигаро вертляв и задорно, и, одновременно, болез-ненно эротичен (чего стоят одни только судорожно сжимаемые колени). Он перебегает с од-ного края сцены на другой, висит на графе Альмавиве, легко, как кот, проникает в форточку и играет высотой голоса. Он устраивает стриптиз и иногда туго соображает. Пусть в пьесе он "растолстел, раздобрел" с момента последней встречи с графом и завел собственное дело, но он в долгах и всю жизнь был вынужден перебиваться случайными заработками. На сцене Фигаро мало похож на процветающего хозяина цирюльни: он слишком худ и бледен. Появ-ляясь в костюме тореадора, Фигаро подчеркивает свою мужскую привлекательность и свой-ственную ему изворотливость перед жизненными невзгодами (ведь на вывеске его заведения был написан девиз "помогаю словом и делом").
Евгений Редько, всегда разный в своих ролях, строит своего героя между гранями фарса и трагедии, веселого флирта и равнодушия. Он красив, чувственен, весел, энергичен и строг, а это самое привлекательное для публики сочетание. Роль Фигаро редко бывает не-удачной: его трудно испортить. Увы, в актере так часто сквозит усталость от происходящего, что не всегда понятно, устал ли Фигаро от графа Альмавивы или Евгений Редько устал от Фигаро. Его актерский профессионализм уже неоднократно подвергался критиками сомне-нию: иногда зритель видит сверкающий всеми 58 гранями бриллиант, а иногда придорожный булыжник. Все-таки, в актерском даровании Евгения Редько мы, говоря словами его героя, "еще не видели ноги".
Роль графа Альмавивы в "Севильском цирюльнике" еще не так выигрышна, как в "Женитьбе Фигаро". Задаешься вопросом: при работе над ролью надо или не надо учитывать его дальнейшую судьбу. Тот же вопрос у искушенного зрителя: а может ли этот молодой че-ловек впоследствии стать тем графом Альмавивой. Правда, не очень верится, что к началу пьесы он так уж устал от женщин и интриг (дальнейшее покажет, что нет в нем опытности ведения наступательных действий, он и смел, и, одновременно, робок), но и в тексте это обо-значено неотчетливо. Александр Мясников хорошо играет свою роль. Без энтузиазма, крепко, средне. Кажется, что так сыграли бы многие молодые люди сегодняшних московских теат-ров. Но я надеюсь, что это впечатление обманчиво. К тому же, женщинам постбальзаковско-го возраста такие молодые люди нравятся, а значит, у них всегда будет своя публика.
Роль учителя пения дона Базиля – одна из самых замечательных в спектакле. Юльен Балму-сов – корифей театра. Монолог о клевете – урок мастера. После него так не хватает грома и молний. Крик души - "Антонио не убивал Амадея!" - остается в памяти надолго. Единствен-ное, кошелек, вручаемый для того, чтобы учитель пения поставил свидетельскую подпись, маловат. Вряд ли его видно с задних рядов.

Идя на спектакль, я говорил себе, что, возможно, мы, наконец, увидим, как Фигаро женится на своей матери. Как ни странно, Фигаро целуется с Марселиной (женщина, которая должна быть лет на 20-25 его старше и которой вообще нет в пьесе как действующего лица, о ней только говорят) в ознаменование конца неприятной истории. Я ожидал от режиссера именно такого поворота событий и меня это вовсе не удивило. Эта идея давно витала в воз-духе, но ни у кого не хватало смелости ее воплотить. Образ матери погиб под искусственным гипсом Марселины. При той разницы в возрасте, которую я обозначил выше, Фигаро и слу-жанка доктора кажутся ровесниками. Если бы Марселина выглядела как комичная милая женщина (через несколько лет она полюбит Фигаро, а затем узнает в нем потерянного сына), а не как гигантская кукла, то спектакль сохранил бы еще одну частицу чистоты. Впрочем, в этом вина не только режиссера, но и художника по костюмам.
Мы не так сильны во французском языке, как хотелось бы. Французские имена слуг доктора Бартоло Лёвиль и Ляжёнес в переводе Н.М. Любимова звучат как Весна и На-чеку. Их имена и действия трактованы Алдониным несколько странно. Не очень ясно, зачем надо было оставлять французское звучание в именах и заменять действие снотворного на действие слабительного. Да, многие дети любят то, что называется в народе "туалетным юмором", но от ночной вазы (как и от фальшивого гипса) только коробит.
"Надежды маленький оркестр" под управлением клоунски наряженного дирижера - одна из неплохих режиссерских находок. Неприступный дом доктора как проходной двор для бродячих музыкантов. Они же оркестровое сопровождение вокальных номеров, они же музыкальная перебивка действия. Хорошо, что в спектакле оставили арии и куплеты.
Сергей Серов в роли севильского врача Бартоло (ах, и здесь французское Бартолё) очень хо-рош. Он – настоящий зловредный глупый доктор. Без прикрас, с достаточной долей занудст-ва и зловредности. Комичный в своей предусмотрительности, доктор Бартоло обречен на провал своего плана жениться на воспитаннице.
Розина… Ирина Низина… Молодая, наглая, резкая, смелая, хитрая, находчивая, со странным, то сдавленным, то пронзительным голосом. Коротко остриженная (единственный спектакль, когда она играла без парика был одним из лучших), веселая, романтичная хули-ганка, угловатая, длинноногая, тонкая, как струна испанской гитары. Настоящая современная столичная девушка. У Альмавивы и Фигаро больше, чем у Бартоло, шансов заполучить ее в жены (и дело в первых двух случаях почти улажено). Хотя, такую жаль отдавать и графу, и доктору, и Фигаро.
Итак, в РАМТе – веселый балаган. Он не настолько плох, чтобы решительно от-вергать, но и не настолько хорош, чтобы настойчиво рекомендовать. Его смело можно сове-товать для семейного просмотра только людям с хорошим чувством юмора (люди без оного и зануды не поймут), желающим воспитать своих чад в духе свободного выражения эмоций. Главное, чтобы детей сажали подальше от родителей: у нас по-прежнему не очень принято вместе с родителями смеяться над горшками и сексом.
Но если же те школьники, которые так веселятся на спектакле все-таки возьмутся за труд прочитать великого Бомарше, они, вероятно, будут разочарованы: не будет прими-тивных шуток (их заменит тонкая шпага остроумия), не будет хрупкой девушки Розины (вместо нее появится типичная испанка "с полными ручками"), исчезнет налет бисексуально-сти с соблазнительности Фигаро (вместо него появится поэт и неудачник, случайно столк-нувшийся с бывшим хозяином, вынужденный, за неимением лучшей доли, присоединиться к нему вновь). Но, если все-таки кто-то из них доберется до конца пьесы, то к ним придет по-нимание самого главного вопроса – что же такое искусство театральной постановки и искус-ство актерской игры.

Культура №7, 27 февраля - 1 марта 2000 года Алиса Никольская
Антонио не убивал Амадея!

В этом сезоне Российский Молодежный театр обратился к новому творческому поколе-нию и пустился в эксперимент с молодой режиссурой. Как водится, эксперимент прошел не очень гладко, поскольку спектакли "Двое в темноте" и "Ромео и Джульетта", поставленные соответственно Николаем Крутиковым и Михаилом Шевчуком, сложно назвать удачными, один - в силу драматурги-ческой беспомощности, другой - из-за проблем с владением режиссерской профессией. Однако сле-дующий шаг оказался куда более точным и оправдал всю затею в целом - пригласив на постановку ученика Марка Захарова, молодого режиссера Сергея Алдонина, поставившего "Севильского ци-рюльника" Бомарше, театр обогатился интересным и достойным спектаклем.

Образ маэстро Захарова, несомненно, витает над спектаклем: ученик выбрал именно "Се-вильского цирюльника", напоминая тем самым об одном из лучших спектаклей учителя - "Женитьбе Фигаро". В самой канве зрелища тоже присутствует несколько "приветов" Марку Анатольевичу: к примеру, гром и взрывы, которыми начинается действие, опять же отсылают к захаровской "Женить-бе...". Однако все это выглядит отнюдь не слепым копированием приемов мастера, а, скорее, лукавой игрой с ним, изящным и ироничным раскланиванием, вполне в духе Бомарше. В остальном же спек-такль вполне самостоятелен. Больше того - при всей своей молодости Сергей Алдонин показал себя человеком, интересно мыслящим и вполне владеющим навыками ремесла.

Как и полагается хорошей комедии, спектакль легок, изящен и изобилует веселыми вы-думками. Можно упрекнуть режиссера в невнимании к авторскому слову и большом количестве им-провизаций. К примеру, в сцене урока музыки Розины ее опекун называет "Тщетную предосторож-ность", фрагменты из которой поет девушка, "Напрасным предохранением". Но истинный апофеоз - фраза, вложенная в уста дона Базиля: "Антонио не убивал Амадея". Вот она, месть Бомарше, "клевет-нику" на Сальери - Пушкину. Однако все эти штучки так органично вплетаются в действие, что толь-ко знающие наизусть пьесу Бомарше смогут их обнаружить. Да и они, быть может, не станут особен-но протестовать. Художник Михаил Бархин выстроил на сцене симпатичный картонный городок с множеством лесенок и люков, что вполне соответствует сюжету, где постоянно подслушивают, под-сматривают и испытывают необходимость быстро исчезнуть с глаз, оставаясь при этом на сцене. Из люка, дабы проникнуть в дом прелестной Розины (Ирина Низина), появляется Альмавива (Алексей Мясников), сначала в образе солдата, а затем - учителя музыки. Оттуда же, как шпион, прокрадыва-ется зловредный Базиль (Юльен Балмусов). Что уж говорить о выдумщике Фигаро (Евгений Редько) - им, кажется, освоены все двери, окна, люки, лестницы, ибо именно ему приходится интриговать больше других. Впрочем, азарт интриги - главная действующая сила этого спектакля. Казалось бы, Розине полагается быть нежной и целомудренной, ведь именно этим она пленила любвеобильного графа Альмавиву. Но Ирина Низина играет бойкую, темпераментную особу, рожденную для того, чтобы соблазнять. Неудивительно, что ее престарелый покровитель мгновенно воспламеняется, как мальчишка, от одного взгляда на нее. В какой-то момент кажется, что даже самоуверенный Фигаро имеет виды на Розину. Но потом понимаешь, что просто два этих человека - одной группы крови. Они с полузвука понимают друг друга, и Розина, состраивая невинную физиономию, как бы говорит: "Хорошо, я выйду замуж за графа, но не из-за любви, а для удачного завершения твоей интриги!" А интрига для Фигаро, каким его играет Евгений Редько, - это смысл жизни. Блистать собственным остроумием, изящно искушая всех подряд, носить костюм слуги, управляя господами, - таким ему интересно быть. И он подогревает своими фокусами и без того запутанную историю.

При всей необузданности своей режиссерской фантазии, больше всего внимания Сергей Алдонин отдал актерам. Ему удалось в каждом из них открыть нечто новое, и - что нечасто бывает с молодыми режиссерами - актеры пошли за ним и работают в спектакле увлеченно, ярко, и даже слу-чающееся по временам "переигрывание" не вредит общей картине. Конечно, спектакль может пока-заться легкомысленным. Но, право, господин Бомарше не рассердился бы.

Коммерсант, 16 февраля 2000 года Роман Должанский

Испанский парикмахер

Напрасно все-таки некоторые скептики утверждают, что театральные школы сего-дня неотличимы друг от друга и что молодые режиссеры учатся не столько у руководителей своих институтских курсов, сколько у жизненных обстоятельств. Зря это говорят. Даже если заранее не знать, что молодой режиссер Сергей Алдонин учился в гитисовской мастерской Марка Захарова, его спектакль «Севильский цирюльник» недвусмысленно выдает в дебю-танте прилежного ученика худрука «Ленкома». Может быть, особенно очевидно это оттого, что последним, кто с размахом ставил в Москве Бомарше, был именно Захаров со своей «Женитьбой Фигаро». Кстати, события «Цирюльника» как бы предшествуют коллизиям «Женитьбы», гораздо лучше знакомой зрителю благодаря телеверсии старого спектакля с Андреем Мироновым. И теперь любознательный зритель может наконец узнать, каким обра-зом граф Альмавива при помощи Фигаро женился на своей Розине, одурачив ее старого опе-куна.

Алдонин действительно хорошо усвоил некоторые принципиальные уроки масте-ра. Состоящие, в частности, в том, что зрителя надо сразу чем-то заинтересовать, а потом уже не давать опомниться ни на минуту, все время встряхивая, теребя и развлекая в прину-дительном порядке. Поэтому персонажи без устали дурачатся и несут всякую нахальную от-себятину, задействована пиротехника, через сцену то и дело вихрем проносится оркестр; лишь упомянутая в тексте экономка Марселина материализуется в виде комической ядреной бабищи, доктора обзывают то педиатром, то дерматологом, «тщетная предосторожность» (второе название пьесы) трактуется как «напрасное предохранение» etc. Зрелище получается гораздо живее бессмертной комедии Бомарше, которую, вообще-то, сегодня без допинга не одолеешь.

Самое заметное отличие ученика от учителя состоит в том, что Захаров не чужд разным идейно-историческим аллюзиям вообще, а его Бомарше, в частности, увенчивался залпом пушки и появлением обнаженной по пояс свободы на баррикадах. Сергей Алдонин — из поколения next, он более прагматичен и развлекает зал без всяких задних мыслей. Ко-нечно, у федерального РАМТа ленкомовских возможностей нет, поэтому все выглядит го-раздо скромнее, без навязчивого развратного шика. Однако вынужденные потери эстетики, кажется, компенсированы приобретением в лице актрисы Ирины Низиной, отлично играю-щей Розину.

Посмотреть на хорошую актрису стоит любому, но у спектакля в целом все-таки более узкий адрес. «Цирюльник» предназначен только тем, кто любит, чтобы его сосредото-ченно щекотали в четыре руки. «Я вся обсмеялась»,— на лестнице школьница делилась впе-чатлениями с одноклассницей. Критикам, в отличие от девушки, приятнее, когда молодые режиссеры дебютируют с какими-нибудь амбициозными, пусть и сумбурными идеями. С другой стороны, иногда приятно, что кто-то усаживается за режиссерский столик только по-тому, что у него теперь работа такая.

Газета «Коммерсантъ» № 25(1910) от 16.02.2000
http://www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=140290

Независимая газета, 11 февраля 2000 годаПавел Руднев

Вольготный Фигаро

ЖАНР, в котором поставлен спектакль дебютанта на московской профессиональ-ной сцене Сергея Алдонина "Севильский цирюльник", - веселая классика. Нынче это са-мый популярный жанр современной сцены, гарантированно обеспечивающий и зрителя, реа-гирующего на знакомое название, и по меньшей мере сносный успех - именно благодаря из-вестной самодостаточности хорошей драматургии с развитым сюжетом. Георгий Товстоно-гов говорил: "Когда придете в театр, поставьте три комедии - потом можете делать все, что хотите", - имея в виду, что после такой комедийной атаки зритель автоматически потя-нется в театр. Именно эта политика, вероятно, и необходима сегодня Российскому Молодеж-ному театру, популярность которого продолжает резко падать на протяжении нескольких по-следних лет. Попытка реанимировать театр через приглашение к руководству Эдуарда Боя-кова, успешного во многом директора Национального театрального фестиваля "Золотая мас-ка", неожиданно сорвалась, но остались чаяния, надежды, мечты. Спектакль "Севильский цирюльник", который нравится зрителю, - последний осуществленный проект реформатора Боякова.

Постановка действительно задорна, энергична, броска; актерам внутри нее живет-ся вольготно; заметно, что им дозволена большая свобода, чем это вообще принято в режис-серском театре. Труппа играет весело, ненавязчиво и даже хулигански, но вместе с тем и не слишком умно - всего лишь сообщая классической пьесе ритм водевиля или комической оперы.

Главный водевильный герой здесь - сам севильский цирюльник Фигаро Евгения Редько. Роль являет нам то жеманность обоеполого существа (стянутые назад волосы обра-зуют на затылке Фигаро крепкий пучок, прибранный под яркую, эстетскую и явно женскую косыночку) с ужимками конферансье, то циничность азартного и беспечного интригана, в чьих крепких руках сосредоточены все нити сюжета. Фигаро Евгения Редько - нечто среднее между теткой Чарлей Александра Калягина и Остапом Бендером Андрея Миронова, разуме-ется, без малейшей тени подозрений на плагиат. Шаловливый, резвый Арлекин, он забавляет публику бесконечными гэгами (демонстрация брадобрейного искусства, к примеру, превра-щается в классическую "войну тортами" - пеной для бритья). Когда Фигаро нет на сцене - зрелище провисает, лишенное энергии интриги.

Опасная тенденция, которую можно наблюдать на примере большинства постано-вок "веселой классики", - хроническое искажение переводов, обезображивание лексики жар-гонизмами. Особенно не везет Николаю Михайловичу Любимову, переводчику множества пьес "веселой классики", оказавшихся сегодня самыми репертуарными.

Если бы не пара крепких выражений (периодическое, к примеру, употребление в адрес Фигаро определения "сволочь"), то можно было бы рекомендовать "Севильского ци-рюльника" для семейного просмотра. Но, впрочем, чего же тут опасаться?! Современным де-тям, кажется, известны и не такие слова.

Сегодня, 10 февраля 2000 года Майя Одина
Оковы оперы пали

У ПЬЕСЫ "Севильский цирюльник" господина Бомарше есть вечная и удачливая соперница - "Женитьба Фигаро". Вместе с оперой Россини она самым успешным образом и с завидным постоянством оттесняет свою предшественницу. На фоне блестящего "Фигаро" "Цирюльник" выглядит и тускло, и бедно. Юная Розина проигрывает в изворотливости ост-роумной Сюзанне, воздыхающий Альмавива пока слишком юн и неиcкусен в интригах, да и Фигаро еще не так блестящ и велеречив. Судьба первой пьесы из трилогии Бомарше как-то не задалась на драматической сцене. Увидеть "Цирюльника" без сопровождения маэстро Россини со временем сделалось решительно невозможно.

Режиссер Сергей Алдонин - недавний выпускник мастерской Марка Захарова - вздумал освободить Фигаро из оперного плена. И место выбрал очень подходящее - Моло-дежный театр. Там все время кого-нибудь из плена вызволяют. То Герду, то Снегурочку, то воскрешают обериутов. Там в этом смысле место хорошее. Намоленное.

"Цирюльник" Сергея Алдонина начинается громко. Пусть тиха и темна севильская ночь и чуток слух зануды Бартоле (Сергей Серов) - парочка пушечных выстрелов не повре-дит. Еще не успел раскрыться занавес, как школа Марка Захарова, обещая зрелище празд-ничное и бодрое, не медля ни минуты, заявила о себе своими фирменными приемами - паль-бой и карнавалом. Слуги дона Бартоле, один другого чуднее, остервенело сторожат дом. Альмавива (Алексей Мясников), вырядившись a la Сирано де Бержерак - черный плащ и длинный нос, - бродит под окном Розины с намерением, осуществить которое он все же опа-сается, петь серенады. А когда является взъерошенный, рассерженный Фигаро (Евгений Редько), то тишина и спокойствие окончательно прощаются со сценой РАМТа. Как говорит мудрый цирюльник: "Надо выбирать: или любовь без покоя, или покой без любви".

Сергей Алдонин предпочитает беспокойство. Комнатную, интерьерную пьесу он выносит на улицу. Там бродят смешные оркестранты во главе с безумным дирижером, укра-шая спектакль изящной феллиниевской цитатой. Разгуливают по Севилье разболтавшиеся слуги деспота и ревнивца Бартоле, который всю свою бдительность употребляет исключи-тельно на то, чтобы стеречь пылкую Розину. Влезает и вылезает во все щели длинный и гиб-кий Фигаро. Как статуя Командора, расхаживает любитель звонких кошельков и пения дон Базилио (Юльен Балмусов). Трепещет неопытный Альмавива и учится изворачиваться бой-кая Розина (Ирина Низина). Кутерьма устраивается изрядная. Как в детской в момент поду-шечного боя. В ней как-то незаметно растворяется легкая несуразность пьесы и стандарт-ность интриги. Режиссер наполнил спектакль множеством комических реприз и зажигатель-ных ритмов. То, как сверчки в ночи, возникнут кастаньеты, то все затеют петь "сурка", то за-звенит клавесин, то Базилио со знанием дела возгласит какую-нибудь мудрость в защиту Сальери, музыканта и коллеги, вроде: "Антонио не убивал Амадея!". Сергей Алдонин нашел то нужное равновесие, когда все придуманные шутки интересны детям (не забудем, что дей-ствие происходит в Молодежном театре) и приятны взрослым. Спектакль Алдонина можно смело рекомендовать в качестве рецепта от скуки вослед известному пушкинскому совету: откупорить шампанского бутылку иль перечесть "Женитьбу Фигаро".