Евгений Редько

Меня лично вообще кроме Редько в этом спектакле ничто не убедило. Только благодаря ему взялась за книжку. И еще раз убедилась. В том, что именно он адекватен автору (боже мой, усы не усы, рост...) - адекватен духовно и нервно. Но если вы этого не увидели - это не значит что этого нет. И это не значит что это есть. Просто мы по-разному воспринимаем.

_________________
То, что нас не убивает - делает сильнее. А еще злее, подлее и равнодушнее. Лучше бы убило.

Мне казалось, что актеры зрителя убеждают не смазливой внешностью, а гениальной игрой

Нет-нет, Камню нужен маленький рост, усы и мелодичный голос. Кто-нибудь приходит на ум?

_________________
То, что нас не убивает - делает сильнее. А еще злее, подлее и равнодушнее. Лучше бы убило.

Вчера снова была на этом крайне необычном спектакле. Снова сидела и боялась пошевелиться - настолько завораживает и настолько боялась нарушить ту тонкую грань, которую сплели на сцене актеры, и в первую очередь - Евгений Николаевич. Просто феноменально!! Браво!!!!

Даааа, вчерашняя "Казнь" была НАСТОЛЬКО потрясающей, невероятной и ТАК хватала за душу, что трудно вообще что-то говорить....

_________________
..в момент игры актёры открывают самые потаённые глубины своей души, они как бы исповедуются перед зрителями, поэтому большего откровения придумать невозможно.(Александр Абдулов)

http://lanolina-goro.livejournal.com/298840.html

Posted on 15 Янв, 2010 at 01:40
Спектакль, в котором Цинциннат стал несомненным центром. Основной смысловой, болевой, магически-притягательной "точкой". Остальные персонажи, "не потеряв ни перышка", окружили его плотным кольцом, создавая ансамбль, в котором у каждого свое место. Палач больше не уходит на первое место (по степени моей зрительской заинтересованности, по острому желанию обдумывать и анализировать). /Не путать с "перетягиванием одеяла". Палач сразу был ярок и объемен. Цинциннат настолько сложный персонаж, что Редько его обживал пошагово. Мне так кажется после трех спектаклей./ Сейчас Цинциннат захватывающе интересен. Первый шок после вынесения приговора, непонимание "где-что-куда", человек вне себя, вне этого мира. Сознание вернулось - Цинциннат "ощупывается", пытается определиться со сроками. Уход в себя. Отстраненность - выстраивание стеночки, которая ощущается зрителем физически. (Реальность, данная нам в ощущениях.) Протест Цинцинната. (То, о чем мечтала kira_net после предыдущего /для нас/ спектакля.) Цинциннат, наблюдающий за "куклами",как ученый как человек, слишком хорошо понимающий, что скрывается за их словами, поведением. Феномен - вера в невозможное спасение, потому что невозможно, чтобы жизнь так глупо оборвалась; неверие в реальность происходящего, потому что реальность слишком похожа на балаган, на бредовый сон, на предутренний кошмар.
Спектакль, требующий постоянного внимания, полной вовлеченности. /Нет, он не требует, он просто берет за шкирку и втягивает в действие. Так, что в антракте я несколько минут тихо отвисала, пытаясь определиться со своим местоположением в окружающей действительности./
Нельзя "оторваться" от Цинцинната (от выражения лица, от взгляда, от его реакций на происходящее, от невербального), но при этом партнеры Редько настолько интересны, что грех упустить малейший нюанс.
Особый кайф - спектакль нельзя "вычерпать" и "исчерпать" за три просмотра. Столько еще хочется обдумать, "прокрутить", обсудить, к столькому вернуться.
Спектакль запоминающихся актерских работ.

http://xild.livejournal.com/54091.html

Финал «Приглашения на казнь» при каждом перечитывании останавливает: постойте, погодите, что же все-таки произошло на самом деле? Поразмыслив, приходишь к тому, что никакого «на самом деле» нет, это же Набоков. Финалов получается два: в одном Цинциннат сходит с плахи, и вокруг рушатся декорации обманчивого мира; в другом – Цинцинната убивают, но для его души это освобождение, и вот она (душа) стало быть, летит, видит преображенный мир и так далее. А вернее всего – что это не два финала, а вот такой один – сложный, многомерный, специально созданный так, чтобы наивный куклоподобный читатель ни хрена не понял остался в недоумении, и поделом.

В рамтовском спектакле замечательно удалась земная, если можно так сказать, составляющая романа. Родриг Иваныч, Родион, адвокат; в романе директор тюрьмы переодевается Родионом – здесь, кажется, так же, но можно было сделать маскарад более заметным. Марфинька хорошая – такая, какая надо, кукла куклой. Маман, Цецилия Ц., с этим её насморком, с докучной хлопотливостью. Мсье Пьер хорош до отвращения, до последней крайности, так что даже не смешно, а скорее жутко делается. Семья Марфиньки – замечательный зверинец. Все эти герои воссозданы в буквальном соответствии с текстом оригинала – и все убедительны до такой степени, что хочется сказать: «Спасибо, спасибо, хватит, я поняла. Верю». Все эти герои вместе – очень большая сила; может быть, поэтому – хотя кто его знает, может, именно такая трактовка и имелась в виду режиссером с самого начала – у рамтовского спектакля один-единственный простой финал, земной: Цинцинната по-настоящему казнят, но его душа летит к свету, к «подобным ему». Чем могу подтвердить? Пожалуйста. Цинициннат в белом, во тьме сцены, устремляется к свету; мир вокруг него не рассыпается, не трещит по швам, как в романе, а лишь отступает, меркнет. Это подталкивает зрителя скорее к земной, менее фантастической трактовке. И нет ничего, что заставило бы усомниться, подумать: а может, не совсем так?

Сложного финала не вышло – впрочем, его и не жаль, ведь получилось нечто совсем новое: получился спектакль, уже самостоятельный, уже живущий отдельной от романа жизнью. И в нем есть свой, независимый от Набокова, Цинциннат Ц.; свой, потому что Евгений Редько говорит слова Цинцинната – от себя, сам за себя. На сцене РАМТа Цинциннат так именно выделяется среди других героев, как и должен; во многом это получается, я думаю, благодаря самому Редько, точнее, благодаря особенности его дара. Я уже писала об ощущении внешней силы в его игре; как будто мощный поток энергии подхватывает артиста, и удачно направленный, завораживает и зрителей. Это подтверждается каждый раз. И когда Редько – за Цинцинната – говорит «Аз есмь», становится понятно, что это он сейчас говорит о себе. Это невозможно подделать.

Раньше я часто думала: как же много Набоков угадал! Оказывается, этой тропинкой он тоже шел, я узнаю это место; вот в «Других берегах» цветные буквы, жаль, цвета другие; вот в «Лебеде» знакомое чувство – да, ах, как же это было больно. «Непрозрачность» – какое удачное слово, какое точное, для обозначения вины таких, как Цинциннат. Непрозрачность как вина – да, да, да. Весь пассаж, где «Аз есмь» – какое это откровение! Как Набоков решился открыть, ведь об этом же не говорят, это самое ценное, эта маленькая светящаяся точка… не белая. Она не белая, но не будем об этом.

Раньше я думала «угадал», «нашел слова» – о Набокове, теперь буду думать и о Редько. Ведь важно, и кто произносит, и как. Он – как ветер. Как шум деревьев, как плеск воды в реке. Хорошо это и или плохо, я не знаю, знаю только, что это захватывает и меня.
Есть вещи, которые остаются в памяти. От этого спектакля останется много, но одно воспоминание и сейчас я не могу прогнать из памяти, не могу перестать его видеть; это белые туфли Цинцинната, поднявшиеся над полом, когда Родриг и Родион взяли узника под руки. Всего-то. Но это было так красиво!

Удивительный спектакль. А ощущение оставляет такое, как будто ты подошел близко-близко к тому самому месту, о котором говорит Цинциннат, где наш мир соединяется с – тем, с подлинником. И ветер тех равнин уже можно ощутить на лице, пусть на минуты. Пусть ошибочно, и тот мир отсюда не почувствовать и не увидеть; он – есть. Да.

Выскажусь и угомонюсь, ладно?
1. Изменчивость
Спектакль меняется, как лицо самого Редько – эта заготовка, не-лицо, зеркало, откуда в любой момент может выглянуть что угодно. Похоже, исполнители ищут смысл истории, как хлеб насущный. Три виденных варианта – три разных ответа на один вопрос.
2. Отличие инсценировки от романа
Идейная траектория романа: единственная живая душа среди омертвелых обречена, но медлит признать это, пытается найти в любимом ею мире, который воспринимает глубоко и с огромной разрешающей способностью, хоть какой-то приют; наконец, теряет надежду: бывшие братья и сёстры, ныне живые трупы, всюду настигнут и отовсюду изгонят; душа видит, что её последние – инстинктивные – привязанности тоже ошибка, ибо там, куда они направлены, нет изначально задуманного; приходит к выводу, что смерть – единственный выход, пусть страшный, и готовится умереть. Ситуация вдруг переворачивается: погибают убийцы, а душа воссоединяется с подлинным миром и себе подобными.
Набоков показывает, что изгнание человечеством последней живой души означает его самоупразднение: жизнь сохранялась под конец в одном Ц., вы его отторгаете – и тем лишаете жизни себя (не его).
В инсценировке библиотекарь, выполняющий роль греческого хора и принимающий рукописи узника на хранение, и Эммочка, изображающая Ц. в детстве и потом повторяющая формулу счастья («В пустыне цветущая балка! Немного снегу в тени горной скалы!»), втихую саботируют маразм; следовательно, человечество не может рассыпаться при попытке казнить Ц.: с его уходом не вся жизнь уйдёт отсюда. Логика нарушена.
Другое отличие: изначально механические куклы вместо трупов, хранящих обманчивое сходство с людьми, которыми они всё-таки раньше были; и примитивные декорации вместо тщательной а-ля Шишкин, (соц)реалистической имитации природы. Итого: плакат вместо набоковской акварели, никаких оттенков.
Постановка – ад: вулкан и фейерверк. Набоков изображает и осуждает не мощный, лихой разврат / маразм, а самопотакание посредственности. Лже-люди у Набокова доносят, предаются размягчению мозга и развратничают рутинно, их единственный порок – пустота, стёртость. Они преданы мелочам и предают ради них всех и всё. В этой стране даже нет диктатуры, единственная беда – вырождение. Тут не ад, а болото; вне службы и палач не опасен: «М-сье Пьер сел, и тут оказалось, что его ножки не совсем хватают до полу: это, впрочем, нисколько не отнимало у него ни солидности, ни той особой грациозности, которою природа одаривает некоторых отборных толстячков.» Достаточно вспомнить, как отнюдь не мелкий и не пузатый месье Пьер постановки в риторическом порыве обхватывает Ц. за шею могучей рукой, и тот напрягается, инстинктивно стремясь высвободиться, и смотрит испытующе, чуя зло. Набоков показал брежневское царство, постановка показывает муссолиниевское.
3. Два Цинцинната
При таком сдвиге относительно исходного текста главный герой не мог не измениться. Чтобы, транспонируя, сохранить мелодию, надо воспроизвести все её интервалы. Странно требовать для этой инсценировки набоковского Ц., серафического и ускользающего: он здесь фальшивил бы, потому что относится к другой тональности.
«Казалось, что вот-вот, в своем передвижении по ограниченному пространству кое-как выдуманной камеры, Цинциннат так ступит, что естественно и без усилия проскользнёт за кулису воздуха, в какую-то воздушную световую щель, – и уйдёт туда с той же непринуждённой гладкостью, с какой передвигается по всем предметам и вдруг уходит как бы за воздух, в другую глубину, бегущий отблеск поворачиваемого зеркала.»
В спектакле Ц. явно и до начала действия жил – пробовал жить, где жить запрещено и невозможно, – а не скользил по краешку, готовый скрыться в ином мире. Его психофизика отлично приспособлена к борьбе, к выдерживанию враждебного, к самоизлечению и преодолению препятствий. Крепко сбитый, компактный, ловкий, не разучившийся улыбаться всем существом даже после приговора, он создан для жизни, тяготеет к ней. Мяч Эммочки в постановке жёлтый, а не красно-синий, как в романе, где эти цвета привязаны к небу и крови, которые снова и снова сопоставляет Ц.: здесь мяч – знак отрубленной головы, но и солнца одновременно. Загадочное солнечное счастье Ц. то и дело прокатывается через тюрьму, напоминая, что он не сводим к своей теперешней беде, что позади вселенского жёлтого дома вечно цветут, ожидая его, Божьи одуванчики, – нежно дразнятся, рисуют дружеский шарж на великое светило, вызвавшее их к жизни.
Тут нужна бензопила, могучему дереву (“O Bäume Lebens”) фруктовый нож нипочём. Чтобы он не пустил побеги, его надо выдрать из жизни вместе с километровыми корнями, которыми он в неё вцепился. Поэтому агония Ц. в спектакле ужасна: он слишком силен, убийцы слишком слабы, умерщвление будет трудным и долгим.
4. Несогласие
Да, постановка цельная, убедительная, красивая. Да, никто не виноват, что, внимательно глядя на любое существо, даже на неживой предмет, я переселяюсь в него, поэтому вынуждена пропускать сцену в подземном ходе с закрытыми глазами, а во время вальса палача с Цинциннатом занята двумя насущными и трудными задачами: 1) не сблевать, 2) не хлопнуться в обморок.
Но у несогласия есть и объективные причины.
В романе квази-эротика входит в метафору, которой описана потребность мёртвых в освоении / съедении живого. Внутреннее противоречие зла заключается в его потребности уничтожать добро, на котором зло паразитирует («и корни подрывать у дуба стала»); так у маньяка между «любить» и «убить» стоит жирный знак равенства. Он всегда промахивается по счастью – и повторяет попытку. Однажды «куклы» истребят последнего человека. В романе условия игры таковы, что этот последний, Ц., станет уязвим только, если сам покорится. Правда, у Ц. нет выбора: он подлинный, значит, измениться не может. Значит, казнь несбыточна. Однако «куклы» не знают этого заранее и делают свою попытку – пробуют взять его на понт, хвалясь мнимым превосходством и загоняя Ц. на низшие ступени социальной иерархии: в роль женщины и / или ребёнка. Именно этой цели служат словесная «эротика» и навязчивый педагогический суфлёж. Больше лже-люди не могут ничего, покуда Ц. не отрёкся от непрозрачности.
Зрительное впечатление заведомо сильнее того, какое способно вызвать слово, к нему отсылающее, и художественную прозу пишут с учётом этой разницы. Преобразуя в зрительный ряд лёгкое подталкивание Ц. в дыру и все маленькие, уже в написанном тексте маленькие прикосновения, которые – в виде исключения, как крайность – позволил себе месье Пьер перед предъявлением топора, следовало помнить, что при непосредственном показе даже fortissimo словесного текста надо передавать не громче mezzoforte.
«– Горько! – крикнул кто-то, и другие подхватили.
– ...На брудершафт, заклинаю... – изменившимся голосом, тихо, с лицом, искажённым мольбой, обратился м-сье Пьер к Цинциннату, – не откажите мне в этом, заклинаю, это всегда, всегда так делается...
Цинциннат безучастно потрагивал свившиеся в косые трубочки края мокрой белой розы, которую машинально вытянул из упавшей вазы.
– ...Я, наконец, вправе требовать, – судорожно прошептал м-сье Пьер – и вдруг, с отрывистым, принуждённым смехом, вылил из своего бокала каплю вина Цинциннату на темя, а затем окропил и себя.»
Так выглядит в оригинале кульминация званого вечера. Ц. сидит, как сидел – отрешённо, вместо ножа для рыбы теребит теперь розу, только упавшая вазочка отмечает кризис. Немого отказа достаточно, чтобы месье Пьер стушевался. Сравните с постановкой: насилие – сопротивление – ах ты так, цаца! – оскорбление (палач выливает остатки вина только на Ц., и смысл жеста меняется).
Когда в спектакле месье Пьер, возбудившись при виде топора, гонит Ц. прочь, как тот Инсаров свою Елену, это вроде соответствует исходному тексту. Но сердцевина метафоры – уподобление Ц. невесте, а палача жениху – содержится в словах месье Пьера, убранных из инсценировки. Вместо них появилась сцена в подземном ходе, когда палач действием покушается на… лавры Пентесилеи.
Никогда с этим не соглашусь. Усиление мерзости ничего не добавляет к метафоре и мешает её воспринимать. Представьте, что вам сыпанули немеряно перца в прекрасное блюдо: вы не сможете оценить мастерство повара.
5. Осмысленная красота предметов
Говорящие вещи: мяч, кровать, стремянка.
Стремянка – лестница, которая, созвучно исходному тексту, никуда не приводит, пока в урочный день её не приставят к эшафоту. Когда на неё влезешь, остаётся спрыгнуть с обратной стороны и попасть на тот же пол, от которого ты было вознёсся. Ступени всегда обещают выход, но с этой стремянки Ц. не смог даже дотянуться до окна; зато уединялся на ней порою, как в башне из слоновой кости. Это начало без продолжения, этот тупик, без устали указывающий в сторону высоты, в которой сам же отказывает, эта обзорная площадка вечности отсылает к скитаниям Брентано, «ich träumte hinauf ins leere Schloß»: по таким ступенькам восходят в пожалованные земным царём небесные хоромы, где качается
«Ботало, которого никто не слышит,
Пугало, которого никто не видит» (О‘Нилл) –
и каждый повешенный являет собой великий иероглиф, о котором охотно размышляют поэты и композиторы, потому что лестница, направленная ввысь и там оборвавшаяся, как жест Ц., брошенный в зенит, обещает главный и лучший полёт, которым кончились у Горина при- и злоключения Мюнхаузена.
…А пока, встав на простую табуретку, ты поднимаешься к лампочке, маленькому солнцу человеческих жилищ, к слепящей капле того же света.

Dixi et animam levavi; чего всем желаю.

_________________
Крайне бессвязные мысли.

http://ilmary.livejournal.com/131040.html

РАМТ: "Приглашение на казнь"
Posted on 2010.02.13 at 16:31
Tags: "Приглашение на казнь", Евгений Редько, Петр Красилов, РАМТ
Начать хочу с того, что катастрофически люблю РАМТ. Там я посмотрела в детстве свой самый первый спектакль, это был "Том Сойер". Потом нас туда классом водила классная дама (простите за повтор). Теперь я хожу туда сама, периодически прихватывая с собой родителей.

Теперь немного об авторе, по произведению которого поставлен спектакль. Автор этот - Владимир Набоков. Не знаю, как вы относитесь к этому литератору, откровенно говоря, сама не знаю, как я к нему отношусь. С одной стороны, мне чрезвычайно нравится его форма построения речи. Я читаю и получаю эстетическое удовольствие от языка. С другой стороны, во время чтения его произведений меня просто преследует чувство тошноты. Такое впечатление, что я стою в глубокой луже, вязкая грязь наполняет сначала ботинки, а потом начинает медленно засасывать целиком. Вроде Набоков о какой-то вопиющей мерзости не пишет, а легкое подташнивание и болезненность все равно есть.

Знаете, спектакль великолепно поставлен. Меня не оставляло впечатление того, что я держу в руках томик Набокова. Евгений Редько, сыгравший Цинцинната, - просто нерв. Я уже неоднократно видела его на сцене, и в этот раз он был выше всяких похвал. Кроме того, отработать 3 часа на сцене, фактически не уходя никуда, как мне кажется, невообразимо сложно. Петр Красилов в роли Пьера тоже замечателен. Да что уж там, актерский состав вообще был прекрасен.

Такое впечатление, что ты вместе с главным героем ожидаешь казни, сходишь с ума от неизвестности, видишь вокруг себя то ли галлюцинации, то ли реальные лица.

http://mona-bonita.livejournal.com/3580.html

..ибо должен же существовать образец, если существует корявая копия..
Feb. 19th, 2010 at 11:57 PM

Только что приехала из РАМТа. Так не хотелось уезжать. Все там такое близкое, родное.
«Приглашение на казнь». Боже! Смотрела во второй раз. Первый был в октябре. Много времени уже прошло. Шла на что-то новое, неизвестное. Почему? Потому что многие, почти все, говорили, что спектакль изменился, стал другим, что актеры, особенно Цинциннат, играют по-другому. Кто-то твердил, что стало хуже, кто-то – что лучше.
Товарищи, а может вы просто пересмотрели, или, наоборот, недосмотрели спектакль. Да, кое-какие изменения есть, согласна. Но чего-то такого координального, к чему меня так упорно готовили, я не увидела. Спектакль как был, на мой взгляд, потрясающим, он таким и остался. Он «живет», существует, расцветает, само собой что-то меняется, актеры и режиссер находят и открывают для себя что-то новое, неизвестное и непонятое ими ранее, меняют это, вносят в спектакль, или наоборот убирают. Это нормально, это естественно. И говорить, о том, что это плохо, или, что это было лучше, а стало хуже, пока рано. Да, именно, рано. Пусть спектакль и идет уже 5 месяцев (примерно уже 10 спектаклей), но этого мало, как мне кажется. Тем более, сейчас будет встреча. Возможно, мы с вами что-то новое откроем для себя, возможно, начнем по-новому относиться в постановке, возможно, актеры и режиссер узнают и поймут что-то. Ожидать следует всего. Мне еще много всего хочется написать и сказать относительно этого. Но, пожалуй, я сделаю это после встречи.
В двух словах о сегодняшнем спектакле. Он был хорош. Честно говоря, я немного боялась смотреть второй раз, боялась, что может не понравится (уж после того, что мне наговорили). Но с первой минуты я почувствовала некое облегчение. Напряжение как рукой сняло. Знала точно, все отлично. Рядом сидела Саша. Спасибо ей. Я рада, что ей понравилось. Её слова меня заставили в лишний раз убедиться, что я выбрала для себя хороший театр, что не ошиблась со спектаклем. Спасибо Кате, которая тоже сказала много приятных слов. Их слова были бы сказаны в любом случае, да и не для меня точно, но мне было важно слышать их мнение. Саша знает почему (пусть это останется нашей маленькой тайной). Спасибо, что О.Ф. все-таки пришла на спектакль еще раз. В глубине души я знаю, что она сделала это немного через силу, потому что я её очень долго уговаривала, просила. Спасибо, что она есть. Спасибо Оле Б. Она много для нас (и для меня в частности) делает (надеюсь, ей понравились мои розочки).
Актерам отдельный поклон. Сегодня был другой, новый для меня, состав. Но они были не хуже. Скажу только одно: Маша Рыщенкова мне больше, чем Даша Семенова, нравится в роли Эммочки.
Евгений Редько. О нем могу писать бесконечно. Но скажу одно – он великолепен. Знаю точно, он был счастлив. Всегда приятно видеть его такую, как сегодня, улыбку. Буду надеяться на чудо, на то, что может он и придет на встречу 24 февраля. Кто знает.
Как всегда, я подарила ему букет. Надеюсь, понравится. Он этого заслуживает.
Заметила, что сегодня в принципе было очень мало букетов. Так странно. Обычно актерам приходится лишний раз делать поклоны, чтобы собрать букеты, а тут и одного хватило. Почему так было, до сих пор не могу понять. Может, контингент в зале был не тот. Большинство же были те, кто ждет встречи.
Отдельное спасибо хочу сказать тем, кто встал сразу после того, как кончилось действие и начались поклоны. И стыдно должно быть тем, кто этого не сделал. Вам что, не понравилось?
Может я и придирчива, но для меня как-то не приемлемо то, что люди сидят на поклонах на своих местах. Это же для них было все на сцене! Или им это не нужно? Может их заставили придти?
А еще раздражал периодически смех странного мужчины, сидящего на два-три ряда позади меня, который постоянно смеялся, причем тогда, когда точно не надо смеяться.
Ой! Хотела два слова, а получилось как всегда.
Не умею я красиво и умными словами писать. Зато люблю писать то, что на самом деле думаю и знаю.
Сегодня был хороший день. Почему? Просто вот такая цепочка положительных эмоций: театр – приятная компания – отличный спектакль – Е.Р. Вот и весь залог успешного дня.

Делитесь впечатлениям!

P.S. Если у Вас очень плохие и неположительные эмоции от спектакль, то, сделайте
одолжение, не пишите их в моих комментариях. Напишите, если хотите, после встречи. Заранее спасибо))))

"Он есть, мой сонный мир, его не может не быть, ибо должен же существовать образец, если существует корявая копия." - Цинциннат Ц.

http://www.liveinternet.ru/users/2834076/post121206573/

Теперь о РАМТе, куда мы вчера ходили с дочкой смотреть "Приглашение на казнь" по Набокову. Во-первых, добиралась 3 часа. И это от Белорусской до Театральной. Кто знает, тот поймет. Снег в Москве - стихийное бедствие всегда, а вчера был особенно страшным стихийным бедствием. Как будто мы в Африке живем и Лужков не видел никогда снега. Бедный! Растерялси...
У нас напротив работы станция, где паркуются снегоочистительные машины зимой и поливалки летом. Так что я наблюдаю эту картину маслом ежедневно. Итак: летом они выезжают рано утром, курят полдня бамбук за углом, а потом сливают воду... в сток. Вик, если ты прочтешь, скажи, в Нью-Йорке такое возможно? Ну, хотя бы теоретически.
А зимой, когда снег, они вообще окапываются на своей стоянке и не выезжают. Ну и правильно, не фига, пусть пешком все ходят, а то разъездились, понимашь, на иномарках своих гребаных. Простите мой фрэнч.

Ну ладно, теперь о высоком. Итак, с горем пополам добравшись до театра, мы с Машкой погрузились в спектакль. И уже на первой минуте забыли, кто мы и откуда. Просто что-то нереально прекрасное мы вчера видели. Игра актеров, режиссура, игра света, звук, декорации - все на таком высоком уровне, что мы хлопали минут 20 и не хотели уходить. А спектакль-то длинный, 3 часа шел. В общем я и раньше любила РАМТ и режиссера Бородина (правда, "Преступление" поставил не он, а Павел Сафонов с Михаилом Палатником), а теперь я его просто обожаю. И еще пойду обязательно. Танюшке, нашему артдиректору, купила по ее просьбе билеты на "Тома Сойера", из детского там еще гениальное "Чисто английское привидение", "Врунгель", "Алые паруса", всем рекомендую, у кого детям нет 10 лет, а для остальных уже посерьезнее репертуарчик - Том Стоппард с "Берегом утопии" (на целый день, 3 спектакля идут друг за другом), "Самоубийца" Эрдмана, "Зори здесь тихие" (не было уже билетов до мая...)
Спасибо большое, давно уже не получали такого удовольствия, а Евгений Редько, который играл главную роль, Цинцинната - гений!
Я не критик, мне простительны такие любительские рецензии, но впечатление осталось просто божественное. Настоящий катарсис. (Боженька, прости, пожалуйста, что я в театр хожу в пост, а не в храм. Я исправлюсь. Постараюсь прям сегодня.)

http://lotta20.livejournal.com/77854.html

"Приглашение на казнь" РАМТ, 19 февраля

Очень хороший спектакль: и во всех смыслах, и в смысле актёрской игры, причём даже непонятно - то ли актёры так точно вписались в режиссёрский замысел, то ли сам этот замысел подстраивался под них.
В итоге - удивительная соразмерность, гармоничность, цельность (на мой взгляд, лишь одна существенная деталь выпирала, но об этом позже).
Гришин и Исаев полили бальзамом мои свежие зрительские раны. Клоунада, гротеск, переигрывание как выразительное средство, моментальные перевоплощения, очень смешно - но ни на минуту они не давали зрителям возможности развалиться в креслах и начать воспринимать спектакль как зрелище, как развлечение, не давали забыть о Герое. Ни разу не перетягивали одеяло на себя, не мешали, а помогали Герою раскрыться, а актёру Редько - играть.
Когда на сцене появился эффектнейший Красилов в неописуемом полосатом трико, он на пару с Гришиным ещё больше усилил смеховую линию. Но - не в ущерб нервной, тревожной, загадочной атмофере. Поэтому его мсье Пьер вызывает сложное чувство даже у зрителей, совершенно не знакомых с сюжетом.

Как Цинциннат существует по законам, отличным от общепринятых, так и Редько играет в спектакле совсем в другом стиле, чем остальные. Яркие краски и грубые мазки, которые используются остальными актёрами, лишь подчёркивают ОСОБЕННОСТЬ Героя, выделяют его, не забивая и не затушёвывая.
C одной стороны, Цинциннат лишь один ЖИВ среди размалёванных кукол. С другой, он единственный, кто осознаёт РЕЛЬНОСТЬ смерти, и его страх, его нетерпение и тоска играются удивительно точно.
Контрастом этому - поведение остальных, типичное, в общем-то : с какам простодушием они ЕМУ рассказывают о своих радостях и неприятностях, требуют внимания и сочувствия, обижаются, не получая ожидаемого.
По части обидчивости лидирует мсье Пьер. Оно и понятно: у него своя миссия и очень серьёзное отношение к себе и своему делу.

Мсье Пьер, кстати, напомнил мне историю, рассказанную Набоковым в книге о Гоголе.
Точнее, эту историю якобы сам Гоголь рассказывал своим друзьям в доказательство того, что немцы, по его мнению, пошлейшая из наций.
Вроде бы один молодой немец, желая завоевать сердце своей возлюбленной, придумал вот что. Когда на закате девушка выходила на балкон своего дома, расположенного в парке на берегу пруда с лебедями, он, раздевшись, плавал там - вместе с лебедями, - считая, что это очень романтично и красиво.
Этот случай Гоголь приводил в качестве примера махровой пошлости.
Когда я увидела мсье Пьера с его простодушным самодовольством, но в то же время крайне опасного, то вспомнила того румяного белокурого немца с точными представлениями о том, что такое "красиво".
(Когда я в своё время пересказала эту историю Ники, он хохотал до слёз, но вот все остальные, с кем мы поделились, реагировали по-разному и без особого энтузиазма. Некоторые, например, задавались вопросами: голым он купался или как, и почему его не заклевали лебеди.)

Что касается единственного непонятного мне решения, то оно связано с персонажем, обозначенным как Библиотекарь. То, что он произносит текст "от автора" ещё куда ни шло (хотя я бы предпочла записанный голос Редько, но только спокойный и бесстрастный). Однако Библиотекарь ещё и на сцене присутствует, и в действии участвует, являясь практически союзником героя. Ещё один НЕПРОЗРАЧНЫЙ? Не очень это логично.