Евгений Редько

Я тоже не очень понял вопрос, но мне тоже есть что сказать, естественно. По по-воду сильных людей – трудно или нетрудно? Нет, ничего трудного в этом нет – мы все… Чем слабее человек, тем он сильнее духом и тем плечистее, а громил, которых мы наблюда-ем во всех секьюрити каких-то, куда нас не пускают или никогда уже не пустят, в общем, в основном-то. И им вот, наверное, трудно было бы очень играть. А если вы наблюдаете, что наши все великие поэты сегодняшние и люди, которые живут в городе, в селе, где бы то ни было. Люди, которые душой воспринимают боль и первыми приходят на помощь кому-то. Начиная от стариков, у которых сил, как вы понимаете, давно уже нет никаких. Ну, и вот та-кие вот хлюпики, как я… Я отвечаю за то, что я говорю, потому что, знаете, у меня было два года таких. Достаточно удачно я провел, нормально – насколько можно удачно провести два года в стройбате… нормально – я вышел живым, невредимым, не покалеченным и даже не покалеченным психически, что в принципе невозможно. Во дворе, где я жил и откуда уходил в армию, у нас нет ни одного человека, который бы вернулся из армии и остался нормальным человеком. Я к чему это все говорю? Оттуда, когда я вышел, то вдруг понял, что в этой стра-не нельзя быть сильным. Когда-то в детстве я прочел у Хемингуэя такую фразу – «нет силь-ных людей», потому что если ты покажешь, что очень силен… я сейчас не про накачку гово-рю – мускулы, спина накаченные, которые тут же срывает и ты больше не разогнешься; мус-кулы, которые можно накачать и потом не войти в собственную дверь, ну и так далее. Дело в том, что ты понимаешь, что Хемингуэй был прав: как бы ты ни стоял сильно, тебя все равно сломают. Или сломают напрочь, или согнут – переломят хребет, короче. Так вот, сильным нельзя быть в этой стране. Я не знаю, как жить в другой стране – есть очень много хороших стран, цивилизованных. Но у нас, к сожалению, нельзя быть сильным – тебя убьют. Просто убьют. У меня был тогда еще вопрос – в своей юности – и я понял, что в каком-то смысле, знаете, когда в «Кандиде» был вопрос задан: возделывать свой сад?.. мне очень захотелось быть садовником в прямом смысле слова – выращивать цветы, тем более, там иногда солда-тами, нас посылали на плантацию тюльпанов. Я думал: ой, как здорово! Потом не разо-гнешься после тюльпанов, естественно, какое-то время. Но тем не менее, ты выращиваешь такую красоту, помогаешь этим женщинам, которые тоже там уже привыкли не разгибаться. И я думаю: нет, я приеду в Москву, я попробую каким-то образом поступить… нет, вообще, не был уверен, что поступлю… Но вот примкнуть куда-то. Вы понимаете, примкнуть – не открыть что-то, не за собой людей повести – это, вообще, все смешно… Примкнуть, чтобы работать очень честно. Просто честно. Знаете, была такая фраза – встать к станку. К любому. Просто делать что-то, буквально не отвлекаясь. У меня даже такое ощущение, что у меня это получилось. Вот просто – черный труд. Я понял, что то, что мы тут делаем, это самый ка-торжный черный труд. Может быть, не такой страшный, не такой смертельный, как у шахте-ров, но тем не менее многие здесь получают сотрясения, травмы – физические буквально. Но и, конечно, выразить, что тут психически происходит с нами, это тоже отдельная история, это не для праздника. Поэтому я говорю – это нормально, нам не надо было меряться плеча-ми. Я не про величие говорю этих людей, великих людей, а по поводу силы. Сила – она в сердце. Естественно, когда-то сердце не выдерживает, потому как оно сильное и оно работа-ет, и в какой-то момент оно не выдерживает. Как не выдерживают легкие, сердца наших героев. Вот.

Я могу ответить, если хотите. Дело в том, что есть прямой ответ на Ваш вопрос. Дело в том, что эти имена отпугивают зрителей от нашего спектакля. К нашему спектаклю притягивает, как вы понимаете, тот дар людей, которые этим были заняты. Первое – это то, что сделал Бородин – колоссальное, просто колоссальное. Это не просто сдвигание гор, это уникальный спектакль для нашего театра и для Алексея Владимировича. Это то, что сделал Бенедиктов. Это удивительный свет, который ведет вас без слов, без персонажей… Просто я знаю достаточное количество людей, которых я пригласил на спектакль, и они мне перед спектаклем – за день-два – говорили: Жень, прочла (или прочел), о чем он и кто эти люди, - мне неинтересно. Я их приглашал на театр, а не на имена, как вы понимаете. На спектакль. Плюс потрясающее музыкальное оформление – Натали Плежэ. Вот, понимаете? Сколько я человек назвал – четыре? Вот, этот спектакль зовет посмотреть, что сделала эта группа, а уж мы, извините, работаем, как – еще раз повторяю – чернорабочие. Дело в том, что мы практически не слышим друг друга, мы путаем понятия, мы путаем даже элементарные вещи, которым нас учили с детства. Вот мы говорим, употребляем слово «карикатурность». Секундочку. Стоппард и Кукрыниксы – разные вещи? Или как, ребят? Мы говорим слово «карикатурность» - я не в претензии, но карикатурность – это Кукрыниксы все-таки или это выбранный жанр. Никто из нас не родился Белинским, не вырос в Чембаре и не родился в крепости Свеаборг, где отец его был военный лекарь. Понимаете, никто из нас. И когда мне когда-то говорили о том, он играет Лоренцаччо, как играл Жерар Филипп – он слизал с него рисунок. Великолепная Кузнецова – педагог и актриса потрясающая – наклонилась к этой женщине и сказала: а Вы видели, как играл Жерар Филип? Она говорит – нет, но это же видно. Она говорит, а я видела, как играл Жерар Филип, и это совершенно разные вещи. Поэтому по поводу. Если уж мы говорим: это не Кукрыниксы, это великий, фантастический, гениальный абсолютно Стоппард. Мы уже говорили, в чем его отличие. И он выбирает, имеет право брать этих персонажей, и уж, поверьте, он больше знает, чем мы все здесь вместе взятые об этих персонажах. Извините, никто из нас пять лет не сидел по библиотекам мира. (Бородин: Не сердись!) Нет, я не сержусь. Извините, я еще Белинский. Это не карикатура. Есть жанр и мы над ним работаем. Поводу, раз уж начал, какой жанр – Белинский и Бакунин. Я бы так сказал: очень ярко работаем, господа! Хороший жанр для театр, по-моему… Но. Пройти путь, который мы прошли за эти два года с ребятами и так дальше, и так дальше… И если я могу ответить за себя и за Степу… ребят, мы работаем пастельно по сравнению с тем, как на самом деле – то, что мы читали в письмах, то, что о нас говорилось, то, что говорил Герцен. Просто, элементарно – возьмите маленькую книжку необъятную «Былое и думы». Нельзя найти одно слово о Белинском, о Бакунине – нельзя. Каждый раз говорится что-то другое: кто-то говорит – мягкий, кто-то говорит – сумасшедший, кто-то говорит, вообще, - в падучей постоянно находился. Кукрыниксы или в падучей? Да? Путаем постоянно какие-то понятия. Спасибо.

Итак, это свершилось.
Сначала были афиши со странной картинкой и названием любимого театра, красноречивые обещания уникального в России проекта, актерский состав, от которого дух захватывало. Потом дата премьеры, осознание, что на нее никак не попасть, добавление Стоппарда в друзья в ЖЖ и удаление ввиду непонимания, кто это. Так получилось, что без РАМТа я прожила почти год, при этом следя за новостями. И вот взгляд случайно скользнул по фразе «Единственный спектакль для студентов с обсуждением с актерами». Ясно, что я даже не раздумывала. ))) Да и подругу не пришлось долго уговаривать отказаться от похода на концерт любимой певицы. И вот, волшебная суббота настала. Еще во время своего последнего похода в РАМТ я решила, что в следующий раз приду с цветами. Я прежде никогда не дарила цветы мужчинам, но… В этот день у меня не возникало сомнений, кому я подарю пять по-весеннему разноцветных гербер. Пьеса затянула с первых же минут. Было невероятно приятно слушать актеров, следить за их интонациями, улавливать ход мыслей. Повсюду слышались фамилии, знакомые с детства: Белинский, Бакунин, куча философов…Сначала я все время мысленно ругала себя, что так мало времени потратила на них в школе, но примерно полчаса обрадовалась, что они были для меня просто замечательными и умными людьми, которые чем-то там занимались и о чем-то там писали. Хорошо, что моя детская голова не была доведена до скуки глубокими, но совсем непонятными девятикласснице мыслями. Поэтому можно сказать, что мы познакомились на «берегу утопии». Конечно, я все внимательно слушала, разум поначалу пытался анализировать мысли, но сердце… Сердцу стало тепло, когда сказали, что едет Белинский. И он приехал. Все те же блестящие глаза, безумно красивый голос, талант… Ладно, не надо превращать пост в ахи-охи-вздохи. Странно, что атмосфера удивительно совпадала с моим представлением о той эпохе. И тогда я просто растворилась в ней. Я, человек, который плачет над любым фильмом, на спектакле плакала только однажды в первом действии после смерти Любы Бакуниной. А потом… Да меня просто не было в зале. Я больше ощущала себя лучом прожектора, шалью Таты, чем самой собой. Это настолько интересно, когда персонажи учебников по истории живут перед твоими глазами, когда ты понимаешь, что автору удалось не опошлить, но в то же время сделать человека более близким и реальным. Так когда-то было и с Модильяни. В антракте, когда появились первые мысли, я с радостью вспомнила про сборник статей Белинского, когда найденный в стопке книг, выброшенных соседкой. Я, конечно, поняла, что теперь моим хобби будет изучение увиденного. Это были незабываемые 10 часов. Я никогда не бросаюсь словом «гениальный», но «Берег Утопии» действительно гениален. Гениален автор, гениален режиссер и актеры и, прежде всего, гениальны герои. Я увидела в этих людях не одержимых фанатиков царства идей, а мыслящих людей, которые стремятся сделать идеальной в том числе и свою жизнь. Измученный Исаев на вопрос, какая сцена для него (Герцена) самая сильная, ответил: «Это же про ЛЮДЕЙ! С женой…» Как они играли! Просто спасибо… Хотя для меня лучший всегда Редько, только он. Ира говорит, что когда сказали, что Белинский умер, я аж подпрыгнула. Белинский…Оказывается, за Белинского Евгений получил вторую Чайку. После спектакля было обсуждение. Актеры вышли без грима, без костюмов, усталые, но при этом далеко не равнодушные к аудитории и довольные, что партер по-прежнему был полон. Единственное, что немного огорчило – человек, который вел действо. Не знаю, но мне он напомнил эдакого Лопахина нашего времени, какого-то дельца, которые вел беседу, как переговоры. Но все равно невероятно приятно видеть актеров в настоящей жизни. Вопросы, как мне показалось, не блистали оригинальностью, в основном были восторженные мнения (неужели и так непонятно, что если люди остались, значит, спектакль потрясающий?). Тем не менее, актерами было сказано несколько глубоких и интересных мыслей. *Шепотом* (Можно я напишу, что лучше всех выступал Редько? ) Какая-то девушка спросила, не страшно ли после всего этого, после высоких идеалов, благородных мыслей, честных поступков и достойно прожитых жизней выходить на улицу? Мне было страшно. Мне было страшно смотреть на лица людей и спрашивать себя, за такое ли общество жили герои, такой ли они видели эту страну? Я видела отпечатки тысяч, нет, миллионов спин на сиденьях в метро и думала, сколько из этих спин достойны быть чем-то больше, чем обычным человеком. И мне хотелось красоты… Хотелось, чтобы кто-то просто подошел, и красота появилась бы словно из распустившегося лотоса (какого еще лотоса? Я же его никогда не видела… Видимо, это нелепая попытка приблизиться к стилю 19 века) Но красоту я по-прежнему видела в своих воспоминаниях. Я до сих пор вижу ее. Перед глазами вертится калейдоскоп лиц, цитат, идей, мнений, поступков, которые так далеко, но так греют душу. Это спектакль, который я обязательно посмотрю вновь. Но не сейчас. Слишком много вещей пока необдуманны, не поняты, не изучены. Я хочу придти на второй спектакль более подготовленной.