Запомнилось:
1) Наив студента живописи в первой части. Читая повесть, я этого не увидела так выпукло; в спектакле переход от честного труда к вполне антихудожественному шарлатанству и хапанию представлен чем-то оглушающе простым, естественным (!), элементарным. Этот переход начинается с заочного ответа профессору: Ага, «терпи»! А что я завтра стану кушать?! Неопровержимый животный аргумент: в лоб – и наповал. Зверь голоден. Что на это возразить? Студент у Редько, передавая слова профессора, пародирует его интонации. Профессор так весь и просквозился в этих немногих словах, так и почуялся человеческий тип, который, действительно, распространён в академической среде. Профессор говорил тоном пожизненно сытого эксперта, для которого чей-то голод – досадный пустяк, а разговоры о голоде – студенческий моветон. Этакая Мария-Антуанетта в пенсне и с бородкой.
Страшно, что у студента есть свой резон. – Страшно, что он не видит никакого другого. В его первом и здравом аргументе в пользу лёгкой наживы заложена, как часовая бомба, неизбежность всего последующего.
И дурацкое катание по Петербургу, и ресторан, и новая квартира скользнули за восклицанием студента, как по гладкому льду, и самым простым, коротким, неизбежным образом привели к портрету Лизы, после которого, разумеется, с Чартковым-1 было покончено. Студента перед зрителями уже не было. Другой персонаж стоял перед ними.
Авторы спектакля не стали искать в персонаже червоточины, чтобы назидательно продемонстрировать извечное «сам виноват». Тут недостатков никаких нет. Чартков у Редько невинен… и бездумен. Ужаснуться заставляет элементарность и самого существа, и беды, которая с ним происходит. В спектакле убраны все подробности, способные её осложнить и затемнить. Одноклеточный мальчик играет с гранатой… исход очевиден.
Картинка безыскусная и беспощадная.
Её кульминация приходится на момент, когда персонаж, валяясь на кровати, радуется: как здорово обо мне в газете написали! Оглушающая сцена. Тут одна животная простота, с которой взять нечего. Это же позорище, что он сделал и что он говорит. Но ему не стыдно, потому что он, как в том ресторане, просто поел: впервые насытил жажду признания, как тогда набил свой желудок, и с животной точки зрения он прав. Не догадывается, что он человек;
вот это страшно. (Безусловно страшнее сумасшествия в конце, которое Редько показывает очень впечатляюще, это незнание чисто человеческого нюанса: не любой ценой. Да, и кушать досыта полезно, и хотеть признания – в порядке вещей: сумев выразить нечто важное, ты вправе желать похвалы за труд и уменье, которые тебе понадобились для этого; но не любой ценой.)
2) Вторая часть «Портрета» объясняет, что герой первой не составлял исключения: все, кому ростовщик давал деньги, совершали скверные поступки, которых от них не ждали. Но тот, из-за кого ростовщик остался в мире, сумел, в отличие от Чарткова, поймать себя на подобном скверном поступке и вовремя остановился. Вывод: при прочих равных лучше быть сознательным и ответственным, тогда встреча со злом не фатальна. Другой вывод: блажен, кто подвергся атаке Портрета уже сложившимся и устоявшимся человеком. По сути, грешный Чартков имеет право спросить святого автора Портрета: ты что, гад, со мной сотворил?
Если ребёнок взорвался, играя гранатой, виноват взрослый, который её сделал и пустил по рукам.
Во второй части замечательны диалоги художника с приятелем, не давшим ему сжечь Портрет. Суетный приятель, наделённый, опять же, специфической физиономией, жуток со своими смешками, с легкомысленным тоном, каким он рассказывает про исчезновение Портрета. Ведь это он, мнимо-невинный простец, спас зло от уничтожения, выпустил его на волю. Хихикает, суетится, словно подсознательно доволен тем, что натворил, и тем, что сам остался вроде как ни при чём: мол, само вышло! Маленький пакостный чёртик.
Хорош был аукцион в начале части – и очень уместен, потому что без весёлых, ловких, изящных штучек Редько нелегко нам было бы переварить вторую порцию чернухи.
Заключение спектакля скомкалось, артист явно устал.
3) Интересный эффект: в памяти остаётся много разных людей вместо одного. Именно не в то время, когда смотришь на сцену, а много спустя видишь их ясно и подробно. Они разной комплекции, даже разного роста, и чертами лица не походят друг на друга. Редько не показал их (в столь быстром темпе это вряд ли осуществимо), но так наметил, что в нервных клетках пошла нужная химическая реакция, и вот уже зритель помнит то, чего не видел. Высший пилотаж. Приходит на ум Майринк: «Вальпургиева ночь», Зрцадло. Зеркальность встречается редко, но существует. Длинный, с характерной внешностью Шопен так пародировал маленького толстенького Пиксиса, что присутствующие действительно начинали видеть перед собой Пиксиса. Это установленный факт. Карло Гоцци, жертва собственной зеркальности, жаловался на бесконечные недоразумения, когда его принимали за совершенно других людей и не хотели верить, что он – это он сам. Т. е., даже когда носитель этого свойства не хочет им пользоваться, оно срабатывает: в зеркальной психофизике самопроизвольно появляются и разгуливают чужие образы, настолько живые, что посторонние наблюдатели принимают их за людей.
…Надо бы посмотреть спектакль ещё раза два.
(Неполиткорректное наблюдение: Редько может гораздо больше, чем делает. Его подлинный масштаб мелькает порой среди его обычной качественной игры и заставляет серьёзно задуматься, способен ли (этот) человек выдержать столько благодати. Не сгорят ли провода от такой нагрузки?
Вряд ли есть более важный предмет для наших мыслей, более серьёзный вопрос Творца к своему творению, чем талант. И первое, что требуется от нас – не отворачиваться от него и не судить его поверхностно, а стараться вникнуть в его свойства.
Помня, что «спички детям не игрушка».
Поэтому я констатирую и воздерживаюсь от суждений.)
P.S. Что касается невежливой части публики, она – неизбежное зло, не стоящее внимания. Всем нормальным людям ясно, на какую часть мужской архитектуры пошли бы эти жующие, топающие, болтающие…
Трезвонит мобила
В кармане дебила.
Зато мою привередливую знакомую, которую я внаглую, за уши притащила в театр, приятно удивил полный зал. Конечно, важнее всего, что ей понравился спектакль. Но ведь и для неё, и, тем более, для её светских знакомых имеет значение, как нечто / некто котируется. Поэтому бесцеремонность театрального начальства здорово подняла рейтинг заведения в её глазах… Нет худа без добра. В следующий раз она легче поддастся на просьбу составить мне компанию. И расскажет своим бесчисленным знакомым, что видела хороший спектакль.
Простите, что длинно.
Вход
Регистрация
FAQ
Было пару уродов, которые встали и ушли посреди действия, громко топая ногами, были какие-то шорохи и всплески, но в целом зал был поглощен происходящим на сцене. И какими громкими были овации!!! И какими заслуженными!!! Браво!!!
