«Приглашение на казнь» - мой любимый из романов Набокова, и при этом один из наиболее малоизвестных. Фантастическая антиутопия, мир, населённый гротескными персонажами, живыми пародиями, бездушными куклами, способными не на человеческие чувства, а только на эмоции – в частности, предельное веселье. Эти клоуны могли бы быть смешными, если бы они были в меньшинстве – однако их ужимки не веселят, а пугают, потому что шуты правят бал, в их власти – единственный не похожий на них человек. Его зовут Цинциннат, и он приговорён к смертной казни за самое страшное преступление – непрозрачность, то бишь – индивидуальность, мыслящую и творческую личность, чьё существование всерьёз угрожает морально выродившемуся обществу. Своего героя, ожидающего смерти среди шабаша уродов, не понимающих его и безразличных к нему, великолепный актёр Евгений Редько играет натянутыми нервами наизнанку, в постоянном предельном напряжении, настолько убедительно и достоверно, что ему веришь с первой секунды и до последней, какой бы сложной для исполнения ни была эта роль. Наблюдая за длящимися день за днём страданиями Цинцинната в камере, понимаешь, что самая страшная пытка – не холодная рассудочная жестокость, а навязчивая доброжелательность тех, для кого казнь – увлекательное и «поучительное» зрелище, не более чем удовольствие, яркое шоу. Содрогаешься от омерзения, узнавая в них повадки некоторых встречаемых в жизни индивидов, которых так и тянет задушить за приклеенную к лицу с пустыми глазами карнегианскую улыбку. Но на эшафот должны взойти двое – не только Жертва, но и Палач, персонифицированная Смерть – месье Пьер. Смерть всегда любит того, кто становится её избранником, хоть умирать от любящей руки ничуть не лучше, чем от ненавидящей – а Пьер к тому же пытается обманом добиться взаимности. В роли Пьера ещё один талантливый мастер, Пётр Красилов, на глазах превращается из жалкого и нелепого болтуна, которого невозможно принимать всерьёз, в величественную инфернальную фигуру, властителя свиты заискивающих перед ним марионеток. Меняется не только костюм – меняются пластика, голос, жесты: только что Палач был лицемерно слаб, податлив и мягок, и вот он уже всесилен, твёрд и горд своим положением кумира. Однако рука не поднимается обвинить в подлости любящего убийцу: он гораздо симпатичней и, в конечном итоге, искренней, нежели жена и мать Цинцинната, попытки которых проявить свои рудиментарные привязанности выражаются перверсированно, истерически. Жизнь и Смерть, Жертва и Палач будут обручены, закрепляя вечный союз Бытия и Небытия… но, поднимаясь на эшафот, супруги скинут белый и чёрный костюмы, оказавшись в нарядах двух старинных антагонистов дель арте – Пьеро и Арлекина. Ведь мир – это театр, и когда спектакль оканчивается, актёр-человек сходит со сцены, а маски, за которыми нет ничего, остаются лежать забытым хламом. Так и Цинциннату, чтобы выжить, приходится осознать себя человеком, абсолютно свободным, окончательно прозревшим – и рушится вокруг него от простой и бесконечно сложной истины: «Аз есмь!» бутафорский, иллюзорный кукольный театр абсурда, открывая для него подлинную, реальную жизнь, от которой он не желал отказаться, которую невозможно уничтожить. Это – жизнь не материальная, а духовная, жизнь вечная, в которой нет места смерти, ведь смерть – это всего лишь отсутствие жизни. Необычайно мощной метафорой Набоков напоминает нам о том, что грань между человеком и манекеном тоньше и незаметней, чем рампа, отделяющая зрительный зал от представления, в котором всё – понарошку, и предостерегает от перехода через эту грань – от духовной гибели, от потери лица, которое так просто и заманчиво заменить улыбчивой личиной, вовлечённой в бессмысленную игру. И пусть цена за право быть самим собой – одиночество, отторжение, лишения, боль и страх, та необходимая инициация, о которой я писала в рецензиях уже не раз. А исполнена эта метафора создателями постановки с изысканным вкусом, без прямолинейного социально-политического пафоса и елейного морализаторства: маскарад выпуклых, полнокровных образов в выразительных костюмах и гриме, безупречная игра светотени, замечательная музыка создают «Казни» незабываемую атмосферу по-гофмановски макабрической и по-уайльдовски эстетичной сказки. Отдельные сцены хочется описывать в мельчайших подробностях – но это заняло бы слишком много времени и места, поэтому отмечу лишь один, наиболее сильный предфинальный момент, когда зримая волна воздуха и пыли от упавшего к ногам героев эшафота метнулась в зал, заставив публику вздрогнуть и до самого конца нервно хихикать, словно люди действительно ждали, когда отрубленная голова Цинцинната скатится по наклонному помосту им навстречу. В общем – это надо увидеть, услышать прекрасный набоковский текст, прочувствовать, продумать – пережить очередной экзистенциальный катарсис.
Без малого три часа пролетели на одном дыхании, я вышла из театра, приехала домой, и теперь вот умудрилась катать рецензию до половины четвёртого утра. Завтра можно будет отоспаться, а вечером – с новыми силами в театр. Ждите свежих новостей)
http://nastyaphoenix.livejournal.com/21504.html olgadream
1 мая, 20:36 Всё таки оригинальная версия романа Набокова. Когда я читала, было жутковато- и сама тема, и начало, и конец, и переживания Цинцинната перед решающим днем казни. В спектакле эти несколько дней превращаются в один - очень длинный и очень непонятный для Цинцинната. Непонятный потому, что он всё время находится как бы не здесь, не с нами, очень отдельно, очень далеко от окружающих его людей. Он находится в пути, по которому идти не хочет, но и сопротивляться бесполезно- время пущено в ход. И этот ход обратить назад нельзя. Можно рисовать стрелки часов на круглом циферблате как условность, только как условность, ведь истинное время для приговоренного уже прошло. Он это понимает, но не хочет принимать в себе, поэтому у него такое отрешенное бледное лицо, вытянутые по швам руки, безразличие к происходящему вокруг него фарсу. (Безразличие истинное или нацепленное как маска? У него одно другому не противоречит.) А вообще-то этот фарс он чувствовал всегда в своей жизни, он был непрозрачным, а «они» были прозрачными. За отличие или непохожесть всегда осуждают. А Цинцинната осудили и приговорили к смертной казни, что само по себе жутко.
Мне понравилось, как Евгений Редько играет- на нерве- переживания перед самой казнью, когда понимает неизбежный конец. Он не мечется, не бегает истерично, вообще не истерит нигде и никогда. У него угадывается внутренняя дрожь. Наверное в этом есть сила Цинцинната – устоять до самого конца, не раскиснуть, но бороться с естественным страхом смерти. Когда я читала книгу, мне были понятны судороги и метания Цинцинната, успеть еще хоть что-то сделать, что-то прочитать и написать. Это понятно и естественно, но это слабость. В спектакле нет этой слабости, или почти нет.
Вообще, принимая спектакль как условность, я снова задавалась вопросом о вере. Если бы Цинциннат не был безбожником, то и стремления, и переживания его были бы другими.
http://olgadream.livejournal.com/79599.html
Вход
Регистрация
FAQ
