«Самоубийца», 5.01.2011Самоцитата:Веселый, смешной и одновременно пугающий спектакль поставил Вениамин Смехов в Российском молодежном академическом театре.
«Самоубийца» Николая Эрдмана - пьеса, показывающая реальную жизнь 1930-х, скрытую за парадным фасадом в стиле «сталинский вампир».
Оформление спектакля специально подчеркивает эту двойственность советского бытия. Сначала открывается роскошный бордовый занавес с золотой каймой, и зритель видит кадры документальной съемки, на которых в тени высокой колоннады маршируют красавцы-спортсмены, напоминающие античные скульптуры. Но за роскошной колоннадой из хроники, отделенная от нее вторым занавесом, как будто сшитым из рубашек и кальсон, скрывается коммуналка, «воронья слободка», расселившаяся среди обветшавших, обшарпанных колонн. И населяют эту коммуналку отнюдь не античные охотницы или дискоболы, но давно уже столь излюбленные русской литературой обыкновенные «маленькие люди», нелепые, неказистые, одновременно смешные и трагичные, те, чьи интересы, по выражению одного из писателей «натуральной школы», «ограничиваются ценами на говядину, а мечты летают по дровяным дворам».
Именно вокруг такого «маленького человека», Семена Семеновича Подсекальникова, закручивается сюжет пьесы. Поссорившийся ночью с женой из-за ливерной колбасы Подсекальников неожиданно для себя становится объектом внимания представителей самых разных слоев общества, которое пока еще не успели окончательно «разжаловать в массу». Распространившийся по недоразумению слух о том, что герой хочет покончить жизнь самоубийством, притягивает в коммуналку интеллигента Аристарха Доминиковича, художника Виктора Викторовича, мясника Пугачева, кокоток Клеопатру Максимовну и Раису Филипповну и даже отца Елпидия. Все они пытаются уговорить Подсекальникова указать в предсмертной записке как причину самоубийства какой-то свой интерес.
Вениамин Смехов наполнил спектакль многочисленными гэгами, шутками и трюками. Так, в "Самоубийце" появилось шутовское трио, которое в паузах между сценами иронически обыгрывает лозунги наступившего социализма и пародирует стиль представлений новой эпохи. Это трио - материализация столь мучащих Подсекальникова моментов «тик» и «так» («Что такое секунда? Тик-так. Да, тик-так. И стоит между тиком и таком стена. Да, стена, то есть дуло револьвера. (…) И вот тик, молодой человек, это еще все, а вот так, молодой человек, это уже ничего».) Через каждые десять минут эти Тик и Так убивают друг друга, а заодно и молодого человека, стоящего между ними, а потом вновь воскресают для очередного гэга, снижая тем самым пафос ведущихся на сцене торжественных приготовлений к акту самоубийства.
Прозаический текст Эрдмана произносится актерами на повышении интонации, как стихи, порой нараспев, так что порой возникает иллюзия верлибра, комедии, прочитанной в традиции героической драмы. И этот контраст между «низким» бытовым содержанием и обиходной речью и торжественным стилем произнесения становится еще одним источником комического в спектакле.
Легко заметить, что у Эрдмана все персонажи пьесы, за исключением, пожалуй, Подсекальникова и его жены, нарисованы очень остро, гротескно, почти всегда одной краской, и актерам пришлось постараться, чтобы избавить эти схематичные образы от одномерности, наполнить их жизнью, не потеряв при этом острой карикатурной формы.
Актерский ансамбль действовал удивительно хорошо и слаженно. Великолепен был убежденный в своей неотразимости «наглый самец» Калабушкин в исполнении Степана Морозова, который вместе с Маргаритой Ивановной - Еленой Галибиной создал потрясающий комический дуэт. Прекрасна Ирина Низина в роли несчастной измученной жены Подсекальникова, Марии Лукьяновны. Убедителен и органичен Виктор Цымбал в роли «свободного» художника Виктора Викторовича. Прелестна появившаяся в небольшой роли Раисы Филипповны Рамиля Искандер.
Вряд ли так было задумано Смеховым, но, когда на сцене одновременно появились Виктор Викторович, мясник Пугачев и отец Елпидий, то в глаза бросилось, насколько похожи внешне актеры, исполнявшие роли, и грим это сходство только усиливал, как будто подчеркивая, что, несмотря на разность своих требований, все герои по сути близки друг другу, объединены усилием спасти хоть какую-то часть своей жизни (пусть ограниченной, мещанской, никчемной, но все-таки человеческой жизни) от насильно насаждаемого всеобщего блага.
Все эти персонажи, как звезды, окружающие солнце (если такие сравнения применимы в данном контексте) - смысловой центр спектакля - Подсекальникова, отражают трагедию человека, насильно ведомого к коммунистическому счастью и не понимающего, зачем ему вообще нужно это счастье. Но фантастический актерский талант одного из исполнителей подобной второстепенной роли, роли-камео Евгения Редько столь велик, что он своей блистательной игрой невольно сместил орбиты, и его герой затмил собой всех остальных персонажей, оттянул все внимание на себя с самых первых минут появления на сцене и до финального поклона.
Легкий, вертлявый, чем-то неуловимо напоминающий ящерицу в своем зеленом сюртуке, прокрадывается Аристарх Доминикович в комнату Подсекальникова, стараясь опередить других «претендентов» на упоминание в предсмертной записке. В этой роли как ни в какой другой можно наблюдать потрясающую пластику, свойственную Редько, который движется почти невесомо, словно скользит по воздуху. Чего стоит один его вальс вокруг Подсекальникова, переписывающего предсмертную записку, когда он, танцуя, ловко подхватывает падающие бумаги и тут же отправляет их в свой портфель. А невероятная мимика как будто бы гуттаперчевого лица, на котором за время спектакля сменяют друг друга сотни гримас. Редько ни на секунду не забывается, не выходит из роли. Даже в сцене в ресторане, в полумраке, он продолжает жить в образе, и взгляд невольно отрывается от зашедшихся в разухабистой пляске пар (а поверьте, там есть на что посмотреть) и перемещается на находящегося на заднем плане Аристарха Доминиковича, аккомпанирующего на столе, как на рояле.
Редько играет дерзко, остро, гротесково, все время на грани сатиры и балагана, ни на секунду ни на полшага не переступая у грань.
Неудивительно, что Алексей Розин, отлично справляющийся с ролью Подсекальникова, тем не менее теряется в тени такого яркого персонажа, а с ослаблением роли главного героя ослабляется, к сожалению, и трагизм основной темы пьесы и спектакля, темы обычного человека, «который живет и боится смерти больше всего на свете» и хочет «только тихую жизнь и приличное жалованье» и не намерен жертвовать собой во имя какой бы то ни было идеи, пусть самой прекрасной.
Финал спектакля, когда персонажи с траурными повязками на глазах выстраиваются по дороге к светлому и прекрасному будущему, слепые, ведомые такими же слепыми, как на знаменитом офорте Гойи, страшен, потому что он не оставляет никакой надежды. Все погружается во тьму, из которой нет исхода.