Октябрь 2007Цитата:
Вчера была на спектакле "БереG Утопии". Белинский - живой!
Если интересно, поделюсь мнением о спектакле:
«Что не так на картине?» - спрашивает в спектакле Александр Герцен. У меня возникло два похожих вопроса. Первый: почему английскому драматургу понадобилась для высказывания личность русского, не сказать бы ложно, социал-демократа? Своих героев мало? Вообще в мире недостаточно? Подумав об этом, полагаю, что работавший в Лондоне и вложивший там свой «Колокол» в мировой процесс Герцен может быть и интересен, и близок английскому автору. Опять же позиция агитатора «пером, а не топором» должна быть писателю симпатична. А то, что современный мир таков, какой он есть, благодаря году 1917-ому, который Герцена обрадовал бы едва ли – так и Ленин в Лондоне пробыл недолго.
Вопрос второй и главный. КАК ЕМУ УДАЛОСЬ? Как удалось иностранцу сделать такую русскую пьесу? Вывести на сцену такими живыми и симпатичными русских писателей, критиков и мыслителей (впрочем, в то время и первые и вторые были непременно третьими, о благословенный 19й век). На этот вопрос у меня ответа нет. Думаю, можно сделать предположение – Стоппард, по-видимому, гений.
Но как бы автор ни старался, без постановщика и актеров ничего не получится. Постановка хороша хотя бы потому, что, полный в полдень, зал остается таковым к закату и долее (третья часть окончилась в 22 ч). Это, так сказать, три составные части «Утопии». А три ее источника – три гения. Первый – вышеупомянутый Стоппард («Розенкранц и Гильденстерн мертвы» я не пропустила.) Второй – Евгений Редько. В РАМТ я смотрела «Фандорин», «Сотворившая чудо», «Том Сойер» и «Самоубийца». Это мало. Но для того, чтобы запомнить фамилию феерического артиста, боговдохновенно работающего на сцене, достаточно было бы и меньшего, поэтому «Утопия» была обречена на меня. (Спасибо также дополнительному моменту, что это случилось именно сегодня.)
А третий - Виссарион Григорьевич Белинский. Еще в школе, мучимая советским курсом классической литературы, я прониклась к этому человеку живой симпатией за то, с каким личным жаром он трепал остов этого искусства, сколько ума и язвительности и в то же время трогательного пафоса вкладывал в свои статьи. Его портрет из учебника – эти безумные огромные глаза и исхудалое лицо – запал мне в голову и душу и подвиг на личностное восприятие книг, что учителям до той поры не удавалось. Очень рада, что, оказывается, у него была семья – жена, дочка (сын, увы, умер маленьким) – я по невежеству своему грустно полагала, что этот страстотерпец был трагически одинок… впрочем, кто знает, что такое одиночество и где оно обитает.
Редько и Белинский удержали меня в зале два спектакля и дали возможность Стоппарду посеять во мне зерно симпатии к его любимому Герцену. Так что и третью часть я выдержала без особого труда. Хотя, конечно, именно в третьей части (где Редько ввиду смерти Белинского выходит в гриме эмигранта Блана) Герцен добрался до главного дела своей жизни, а автор сбился на пересказ эпизодов оной и ввел в действие кучу совершенно незнакомого мне люда. Разрозненные явления Тургенева и Бакунина (от тож!) озаряли существование и мироощущение стареющего АГ на сцене и моё в зале.
Наверное, есть смысл теперь пробежаться по биографиям. Я, конечно, доверяю ТС, но уж больно экзотическую картину он представил… Хотя еще Пушкин (полезный, как выяснилось, поэт) писал «лжете – он [гений] мал и мерзок, но не так как вы – иначе». А скорее, не то чтоб иначе – просто грешны все, а гениальны только некоторые. Так сказать, подмножество.
Но это долгий разговор. Может быть, он здесь и состоится… Запомнились в финале такие слова (у кого текст, помогите цитатой): «Мы идем путем, который нас меняет, и единственное утешение – зарница личного счастья». И нет предопределения.