В 5 номере газеты Дом актера вышла большая статья на
стр.13 
Павла Руднева
А это собственно сам текст:
Пропущенный портретЕвгений Редько в "Портрете" Алексея Бородина в РАМТе.
Актер Евгений Редько всегда был украшением труппы Молодежного театра. Это всегда знали профессионалы и театралы, но очевидным для простой публики этот факт не был. Редько, кажется, совершенно не монтируется с кино — к при меру, актер, правда, в очень скверном фильме «Дурочка» выглядит беспомощно и необаятельно, картонно, формально. Не так в театре — когда Редько на сцене, кажется, в него одного вселились сразу несколько демонов игры.
Его актерская природа — интеллектуальная страстность; у него талантливое и «умное» тело, способное к концентрации осмысленной энергии, сосредоточении мысли в жесте. Редько — актер точного жеста; юркий и жилистый, ироничный, самоедски устроенный, этот кудрявый оратор с мужественным и грубым лицом способен владеть зрительным залом, зажигая не стихией и не театральностью, не улыбкой и не изяществом, а только и исключительно- концентрации интеллектуальной энергии, силой мысли, волей к цели. Герои Редько твердо знают и чувствуют, чего хотят, и знают, как этого добиться.
Евгению Редько хорошо бы дались роли тиранов и царей, если бы не алогичная пластика, дисгармоничное лицо, нецарственная внешность.
Он - актер отрицательного обаяния. Его герои - бесы, но мелкие, изжевавшие самих себя
сомнением и сарказмом, иронией и язвительностью. Его герой - объект борьбы с самим собой.
И их воля, их целеустремленность, их мыслительная энергия есть результат недовольства собой, Самоирония и неутомимость внутренней борьбы гонит их на публичные действия.
Прошлый год принёс Редько, пожалуй, впервые «общетеатральную» славу. Он сыграл Виссариона Белинского - главное актерское свершение в многочасовом «Береге утопии» Алексея Бородина,
спектакле важном и этапном. Физический рисунок невзрачного, зажатого разночинца Белинского у Редько — точен, но и резок, взвинчен, по-хорошему истеричен.
Это живчик в ущербном, уязвленном теле, Евгений Редько играет в своем Белинском все и величие первого критика эпохи, и иронию (но, к сожалению для Белинского, не самоиронию), и эту фантастическую борьбу человека со своим телом, мельчайшую пластику — болтающиеся и «забалтывающиеся» руки, эту нервную, подвижную от знака вопроса до знака восклицания спину.
Редько играет и духовный подвиг: умение и необходимость остаться со своей страной, чтобы умереть в ней. Редько фиксирует я Белинском моментальное возгорание интеллекта, когда критик начинает говорить, и моментальное стушевывание, самосжимание, когда мысль уходит. Такой Белинский умеет равным образом и сжевать самого себя, и распрямиться, как сжатый в кулак кусок бумаги. Он играет смертельную болезнь Белинского не как болезнь, но как роковое распоряжение судьбы. Он играет и «заигрывание позднего Белинского это его барское: «Да я вам Гоголя открыл», эту чудовищную нетерпимость и критическую спесь по отношению к его «Выбранным местам из переписки», это страшное в позднем Белинском «завышение» своего статуса, находящего в себе силы и право задвигать на «свое место» Пушкина и Гоголя. Евгений Редько играет капризного творца русской литературы, ревниво относящегося к детям своим.
И вот "Портрет" — моноспектакль на большой сцене. Алексей Бородин ставит странную страшную гоголевскую повесть об ответственности художника за допуск своих фантазий в реальную жизнь. Тема искусства, негативно влияющего на реальность, тема разгула безответственной фантазии — обостренная тема нашего времени.
Режиссер Бородин и актер Редько не дают своему Чарткову ни единого шанса понравится зрителю. Для них он изначально племени самого подлого, ничтожного. Физиологически неприятная личность - гнилой, гадкий. Приспособленец, выскочка, завистник Чартков Евгения Редько, словивший первый успех, чуящий фарт, играет щенячью радость — суетится, бегает, безумствует, болтает руками небрежно и некрасиво с какой-то мелкой убогенькой гадливой радостью. Переживая успех очень физиологически, очень неаккуратно, неделикатно, Чартков словно бы танцует ритуальный танец торжествующей посредственности, нашедшей уютную нишу и вечное пропитание.
Чуть позже, почивая на лаврах, Чартков усядется на лежащую картинную раму, поджав ноги — ну точно как дед-щукарь на завалинке. Расселся на искусстве, разжился, заматерел.
В сцене безумия Чарткова, когда озлобленный художник начинает уничтожать предметы красоты,
находящиеся выше того, что создал он, Редько использует лежащий на планшете багет как преграду, щит от целого мира, в котором еще так много красоты. Той красоты, которую возненавидел бездарь, удачливый ремесленник как своего врага. Из-за барьера Чартков, этот убийца и потрошитель красоты, вдоволь натешившись своим унылым делом, выглядывает уже не как человек, но как злобный тролль, затравленный, неудовлетворенный, ущербный, словно поигрывая ножичком, в котором художник нашел орудие возмездия за растраченный талант.
Изящен и полон глубокого смысла момент перехода из первой истории «Портрета» ко второй, Алексей Бородин использует простейший прием — переодевание, но обогащает его серьезной, внятной театральной магией. История Чарткова завершена, художник уходит в небытие, и теперь начинается настоящая история портрета. Зловещее изображение старика-ростовщика, пожелавшего жить вечно в произведении искусства, должно быть уничтожено. Сын другого живописца, в минуту душевного смятения сотворившего неблагодатный образ, ищет по свету картину, уязвившую сознание не одного современника.
Евгений Редько переодевается на сцене, забытовляя спектакль Меняется стиль и фигура рассказчика, меняется темперамент, смысл образа. От безумца с тлеющим уродливым сознанием — к благопристойному гражданину, человеку долга и поступка. Долго, подробно, наглядно расчесывая густые волосы, превращая чартистский колотун в благообразное, волна к волне руно, Евгений Редько в этот момент похож на какого-нибудь мифологического героя, который от ритуала с расческой наливается силой, чувством правды. В этом жесте расчесывания есть великолепие человека, способного в экстремальной ситуации собрать волю в кулак. сосредоточиться, нацелиться.
Особенность постановки Алексея Бородина — живая музыка. Ансамбль солистов «Эрмитаж» под управлением гобоиста Алексея Уткина фланирует по сцене, вторгается в действие, работает не как фон, а вступает во взаимоотношения с монологами Евгения Редько. Они играют музыку дискомфорта, диссонанса — взволнованные, мятущиеся барочные пьесы, вихри и порывы Бенджамина Бриттена.
И если в первой части музыка словно бы огибает Чарткова, не замечая его, но все равно «капая» на мозг нотами душевного разлада, «помогая» Чарткову сойти с ума, то во второй части музыка стремится поддержать напор и волю уничтожителя «неправильной красоты». Монолог Редько то спорит со звуками оркестра, то соглашается пойти у них на поводу. Вторая часть — это удивительный и сложный диалог текста и музыки, своеобразная «саундрама» от режиссера Алексея Бородина
И вдруг в нём, режиссере традиционного, академического толка, вызревает неожиданный смелый дерзкий авангардист.
У Алексея Бородина и Евгения Редько вышел серьезный и красивый спектакль об ответственности художника за творчество, спектакль, в котором — через религиозную тему, звучащую в финале «Портрета», — его создатели выходят к разговору о нравственной проблеме позднего Гоголя, который мучается тем, что не может оставить свое дурное творение на земле. Мятежный автор «Портрет» очень боялся бросить такую идею в жизнь, действие которой уже не остановить.
Вход
Регистрация
FAQ
Спасибо 