Евгений Редько

_________________
Блаженства суть - во всю умчаться прыть,
покрыться бронзой лунного загара,
сойти с ума, копытом землю рыть.
И дьявол с ним - какая после кара!

Рукописи действительно не горят

Почти одновременное – с точки зрения вечности – пришествие на столичную сцену в текущем сезоне сразу двух «Самоубийц» есть сближение странное, вынуждающее говорить не только о достоинствах и недостатках представлений на Театральной площади и Тверском бульваре. Тот потенциально «убийственный» выстрел дуплетом, что не задался в своё время с комедией Николая Эрдмана у Станиславского с Мейерхольдом, 70 с лишком лет спустя отозвался в постановках Романа Козака в Пушкинском и Вениамина Смехова в РАМТе то ли шумным звуком хлопушки, то ли громко разряженным холостым зарядом… Так или иначе, попытка анализа этих спектаклей неминуемо уводит нас в прошлое.

Автор этой комедии никогда не видел её на сцене. Он не дождался и её издания. Пьеса читалась в 1930 году во МХАТе и, по воспоминаниям П.А. Маркова, получила одобрение. Но именно в это время начались неприятности с другой комедией Эрдмана «Мандат», поставленной Вс. Мейерхольдом в его театре…
Прошло более полувека, прежде чем «Самоубийца» смог появиться на сцене Театра Сатиры. Эрдмана, к сожалению, уже не было в живых. Но Валентин Плучек, давно мечтавший поставить «Самоубийцу», привлёк в союзники Сергея Михалкова, который согласился сделать литературную обработку текста, а главное – прикрыть своим благонадёжным именем «сомнительную» репутацию опального автора. Спектакль разрешили, однако через какое-то время опомнились и снова наложили запрет. Только в 1986 году, с началом перестройки, «Самоубийца» вернулся в Сатиру. Затем были и другие попытки. Известно, что потребность театров в хороших комедиях постоянно превышает их предложение.
РАМТ, родившийся из ЦДТ, не забывая о детях, всё чаще обращается к молодёжи и юношеству. И не только в дни, когда приглашает зрителей на встречу с произведениями классиков. Вряд ли Николай Робертович Эрдман мог предположить, что «Самоубийца» заинтересует Молодёжный театр. Согласитесь, сам по себе суицид не такая уж актуальная проблема для данной аудитории. Но театр и не заостряет внимание на основной сюжетной ситуации пьесы, рассматривая её скорее лишь как повод для создания сатирического спектакля, произрастающего не столько из бытовой комедии, сколько из драматургии абсурда. Впрочем, в нынешнем мире разграничение это весьма условно – до того переплелись реалии жизни с самыми невероятными преувеличениями и фантасмагориями. Этим-то и воспользовались создатели спектакля в РАМТе, и прежде всего режиссёр-постановщик Вениамин Смехов. В его представлении воедино сплелись приметы времени, в которое писалась пьеса, с обязательными парадами, маршами, дежурными улыбками и заботами о… ливерной колбасе, с чувством постоянного страха и непомерными претензиями, подталкивающими главного героя комедии Подсекальникова к самоубийству в знак протеста против… здесь возможны варианты, о которых сам Семён Семёнович вряд ли догадывается…
Темп и ритм спектакля до того стремительны, будто все участники боятся куда-то опоздать. В спектакле нет не только что пустот, но и пауз. Эпизод наступает на эпизод. И всё это делается легко, без видимого напряжения, а главное – с удовольствием. Актёры не стремятся к полному перевоплощению. Напротив, они оставляют небольшую дистанцию между собой и образом, будь то Алексей Розин – Подсекальников, Ирина Низина – Мария Лукьяновна, Нина Дворжецкая – Серафима Ильинична, Степан Морозов – Калабушкин, Елена Галибина – Маргарита Ивановна, Вячеслав Гришечкин – Аристарх Доминикович (в другом составе эту роль играет замечательный Евгений Редько), Олег Скляров – Пугачёв, Виктор Цымбал – Виктор Викторович, которым достались завидные роли, или Дарья Семёнова и Анна Ковалёва, лишь сопровождающие многие эпизоды в образах Тика и Така.
Пустозвонство, алчность, глупость, похотливость, неоправданные амбиции, ревность, трусость, прикрытие ветошного мещанства поданы с явным преувеличением, однако всегда оправданы изнутри. При этом следует отметить, что никто из актёров и не пытается затормозить действие, чтобы привлечь к себе особое внимание. Напротив, радует ощущение командного существования, где каждый отвечает не только за себя, но и за спектакль в целом. Играется комедия. Это обстоятельство создаёт ряд соблазнов для всех участников. Тем большая цена сдержанности и настоящей серьёзности, которые, как известно, ничуть не противопоказаны комедии. Напротив, они ещё больше подчёркивают абсурдность ситуации, увы, ничуть не утратившей своей актуальности в наши дни.
«Самоубийца» в РАМТе лишний раз подтверждает, что рукописи и в самом деле не горят!..

Борис ПОЮРОВСКИЙ



Алексей Розин (Подсекальников) и Евгений Редько (Аристарх Доминикович)
фото: Марина САВИЧЕВА


http://old.lgz.ru/archives/html_arch/lg ... sy/9_1.htm

Рецензия
Елена Груева, обозреватель журнала «Ваш Досуг», 05.05.06: Сила доверия

Знаменитого «Самоубийцу» Николая Эрдмана привыкли ставить как едкую бытовую сатиру на обывателей времен нэпа. И только в РАМТе пьеса прозвучала как написанная белыми стихами поэма о жизни и смерти.

«Эх, надо было конспектировать! Столько хохм, что и не упомнишь…» – причитала зрительница, выходя после спектакля Молодежного театра «Самоубийца». Так и подмывало посоветовать: «Не надо конспектировать. Николай Эрдман для вас уже давным-давно все законспектировал. Возьмите пьесу, там найдете все хохмы – одна к одной». Но зрительницу тоже можно понять. Текст, написанный еще до войны, о том, что частному человеку нет никакой возможности жить своей жизнью в эпоху революционных перемен, звучал со сцены так свежо и остро, будто актеры, захваченные единым ритмом, импровизировали на злобу дня.

Возможно, секрет в том, что ритм и мелодику пьесы актеры получили почти из первоисточника. Вениамин Смехов, поставивший «Самоубийцу» в РАМТе, был знаком с Эрдманом, работал с ним в театре на Таганке и слышал авторское чтение. Смехов сумел убедить исполнителей довериться слову, почувствовать его поэтическую природу, которая вовсе не осложнит им роль, а, наоборот, поможет понять и передать суть каждого персонажа. Слово придало форму этому живому и веселому спектаклю.

Режиссер, правда, не удержался от некоторых лобовых приемов. Начал действие с показа на белом простынном экране бравурных кадров советского физкультурно-парадного официоза для того, чтобы лишний раз подчеркнуть его контраст с частной жизнью рядового безработного Подсекальникова, которому явно не до маршей. С той же целью разместил комнаты коммуналки прямо между колонн знакомого портала Выставки достижений народного хозяйства (сценография Станислава Морозова). Между сценами вставил интермедии, пародирующие примитивную пролеткультовскую агитацию. Они сыграны мило, но однообразно и уж очень затягивают действие. Однако эти вторичные приемы постепенно перестаешь замечать. Поэтический поток увлекает за собой. И уже трудно отвести взгляд от молодого Подсекальникова, впервые задумавшегося о том, что происходит в последний миг между жизнью и смертью. Алексей Розин с удивительным артистизмом передает нарастающее волнение своего героя, который каждым следующим пассажем доморощенной философии пытается отдалить собственно выстрел. А как неотразимо витийствует защитник прав интеллигенции Аристарх Доменикович, блестяще сыгранный Евгением Редько. Да в этом многолюдном спектакле вообще нет плохо сделанных ролей. Вот что значит уметь внимательно читать пьесу и верить автору, а не навязывать ему скоропалительные или модные интерпретации.

Журнал «Ваш Досуг», 17.03.06: Еще одна попытка

Российский молодежный театр выпускает новую премьеру – четвертую в текущем сезоне. На этот раз по пьесе Николая Эрдмана «Самоубийца». Ее ставит уже третий режиссер – на сей раз Вениамин Смехов.

Художественный руководитель РАМТа Алексей Бородин так воспитал свою труппу, что она готова (и даже рада) работать с разными постановщиками, в разных стилях и жанрах, разными методами - будь то клоунада, модерн-данс, психологический детектив или наивная детская сказка. Для Вениамина Смехова – актера и режиссера, который в последние годы много работает заграницей и каждый раз с новым театром, - очень важна такая открытость. Ведь он предлагает актерам поиграть в рискованную игру. Здесь совершенно всерьез говорится о жизни и смерти, но говорится каламбурами. Сыграть в этой пьесе мечтают многие, но удачные постановки припомнить сложно. В Москве уже сегодня идет не меньше четырех версий «Самоубийцы» - и ни одного хита.

Может быть, именно Вениамин Смехов сумеет разгадать ее загадку: ведь он был дружен с Николаем Эрдманом и понимает его, как никто другой.

http://afisha.mail.ru/event.html?placetype=5&id=362007

Катарсис желудка

Пьеса, которой на роду было написано не иметь долгой сценической жизни, в нынешнем сезоне идет сразу на двух московских сценах: вслед за Театром им. А.С.Пушкина (режиссер Роман Ко-зак) ее сыграли в РАМТе, где постановку осуществил Вениамин Смехов. И более всего хотелось бы в этом случае торжествовать историческую справедливость. Речь ведь не о том, что написанную в 1928 году комедию "Самоубийца" ставили неудачно и снимали с репертуара по причине неуспеха. А в том, что ее сценическая история - это история запретов. Практически не дошли до зрителя постановки Вс.Мейерхольда (28-й и 32-й годы). В МХТ сам Сталин разрешил пьесу "в порядке опыта", однако опыт был признан вредным. В хрущевскую оттепель "Самоубийцу" ставили в Театре им. Евг. Вахтан-гова и в Театре на Таганке - оба спектакля были запрещены. Валентин Плучек выпустил спектакль в Театре сатиры в 1982 году, но и его вскоре закрыли. Последнюю по времени попытку предпринял в Театре на Таганке, вернувшись из-за рубежа, Юрий Любимов. Было это в начале 90-х, когда идеологи-ческих запретов уже не существовало. Спектакль продержался несколько лет, но событием не стал.
Значит ли это, что пьеса Н.Эрдмана "Самоубийца", при всех ее блестящих литературных и театральных достоинствах, осталась принадлежностью своего времени? То есть не стала классикой, ибо одно из свойств последней - всегда обнаруживать хотя бы в одной из своих многочисленных гра-ней точку соприкосновения со временем новой постановки? Верить в это не хочется. Хотя бы потому, что трагический балаган, жанр, наследуемый Эрдманом от Сухово-Кобылина, при неизбежной острой социальности, имеет и вневременной смысл. Или потому, что многие реплики пьесы обладают убийст-венной афористичностью. "В наше время торговля - тоже искусство. В наше время искусство - тоже торговля". Это - без комментариев. А фраза главного героя, Семена Подсекальникова: "Жизнь, я тре-бую сатисфакции!" - ну просто трагикомическая формула претензий человечества к Судьбе.
Итак, что за самоубийца? Никчемный, маленький человек Подсекальников живет на ижди-вении у жены и тещи. Очередная свара возникает из-за ливерной колбасы, но это вроде последней кап-ли, и наш герой объявляет, что готов застрелиться. Подсекальников, конечно, демагог, некий фарсо-вый парафраз Фомы Опискина, но, согласитесь, и такие индивидуумы, бывает, не находят себе места в жизни. Однако намерения нашего самоубийцы подхватываются целой компанией представителей раз-ных социальных групп, и каждый стремится сделать из смерти Подсекальникова идейно-политическое событие. Разворачивается грандиозный балаган - с проводами и похоронами. А в результате Подсе-кальников обманывает все упования, ибо очень хочется ему жить, но вот другой человек стреляется взаправду.
Пьеса сочинялась в те годы и в том государстве, где интересы индивидуума подминались под идею массы. Фокус, однако, в том, что индивидуальность Подсекальникова не представляет ника-кого человеческого интереса. Равно как и жены его Маши, и тещи Серафимы Ильиничны. Что же каса-ется остальных персонажей, то они - скорее типажи и функции: священник, интеллигент, представи-тель бизнеса, сексуально озабоченная дамочка, домкомовский стукач... Но когда наш самоубийца за-думывается о том, что будет с ним спустя миг после нажатия курка, о том, как мизерно это секундное расстояние между "тик" и "так", фарс взлетает до трагедии. А когда, восстав из гроба, герой произно-сит гимн самой невыдающейся, самой обывательской жизни ("Я влюблен в свой живот, товарищи!"), балаган берет все права на высокую гуманистическую драму.
Еще бы, разрешили все это играть при Сталине, Хрущеве или Брежневе, когда там такой "наезд" на тоталитарный режим! Зато с пафосом постановки было куда легче. Можно было воплотить этот очевидный авторский "наезд", и выходило современное, а также своевременное, ясное по смыслу сценическое произведение. Но в 2006 году обличение советской власти - уже полнейший плюсквам-перфект. А спектакль Вениамина Смехова, как нетрудно догадаться, именно в этой форме времени пребывает. Что заставило обычно деликатного и тонкого сценографа Станислава Морозова соорудить в финальной сцене гигантскую металлическую стелу из кулаков? Наверняка режиссерский пафос. Не-изживаемый у старого таганковца В.Смехова публицистический зуд, все еще не закрытый счет к эпохе социализма. Этот величиной с телеграфный столб перст, указующий на социализм, сводит к примити-ву все, что до того два с лишним часа звучало со сцены. Впрочем, есть в спектакле еще и речевой это-му аналог - вставленные постановщиком в пьесу эрдмановские интермедии, посвященные проблемам искусства для революционных масс. Сами по себе острые и изящные, они стреляют в спектакле по давно улетевшим "воробьям".
Есть еще одно удручающее обстоятельство - монотонность интонаций. В.Смехов и не скрывал, что пытался передать актерам интонации самого Николая Робертовича Эрдмана, с которым дружил, которого хорошо знал. Слушая речь артистов РАМТа, узнаешь, однако, в ней именно смехов-скую манеру говорить: медленно, чуть распевно и отрешенно. И, наконец, понимаешь, что сам артист перенял ее в свое время от Эрдмана, завороженный его личностью. Все это было бы замечательно, ес-ли бы послужило в спектакле какому-то новому смыслу. Не в музейных же, в самом деле, целях зате-валась постановка? И не ради же одного того, чтобы звучал со сцены действительно потрясающий текст?
И тут приходит в голову самая, пожалуй, неприятная в нынешней театральной ситуации мысль: что же является сутью режиссерской профессии? Умение развести мизансцену? Поиграть ин-тонацией, иллюстрацией, намеком, "приветом от..." (нужное подчеркнуть, недостающее продолжить)? Справедливости ради надо сказать, что мысль эта посещает нас отнюдь не только на спектаклях Ве-ниамина Смехова. И все же на рамтовском "Самоубийце" она стучит по темени не слабее того молота. Мечта о том, как настоящий режиссер умеет вскрыть смысл пьесы и соотнести его с конкретным вре-менем постановки, - вот что не дает покоя. Ведь первой и главной жертвой неумения это делать стал в спектакле, без сомнения, способный актер Алексей Розин, играющий Подсекальникова. Остальным артистам, в силу очевидной типажности их персонажей, еще можно зацепиться за среднестатистиче-ский прием. Уж сколько играно, скажем, про нэп и коммуналки, одних "Зойкиных квартир" поставле-но немерено. Поэтому, хоть и банально, но вполне убедительно выглядят и ретивый сосед Калабушкин - Илья Исаев, и его дородная пассия Маргарита - Елена Галибина, и отец Елпидий - Александр Комис-саров, и теща Серафима - Нина Дворжецкая, и женщина-вамп Клеопатра Максимовна - Вера Зотова, и многие другие. Известно, труппа в РАМТе сильная, эмоционально подвижная, способна не только иг-рать в разных режимах, но даже танцевать приближенно к балету (что и демонстрирует в "Идиоте" Режиса Обадии). Не вина артистов, что в "Самоубийце" они с очевидным драйвом и отменной выуч-кой играют что-то поверхностно выразительное на тему... даже не нэповской действительности, а мно-гочисленных постановок про эпоху нэпа. Это их беда, ибо будь в постановке поболее смысла, каждая актерская работа обрела бы совсем иное театральное качество. Уж как хороши, как виртуозно вырази-тельны во вставных дивертисментах Тарас Епифанцев, Дарья Семенова и Татьяна Матюхова. Одна бе-да - сегодняшнего смысла в этих дивертисментах нет, только публицистический плюсквамперфект.
Но с Подсекальниковым - не беда, а катастрофа. Что за человека играет Розин, каковы мо-тивы его поведения, - не понять, хоть застрелись. Простодушен? Нисколько. Глуп? Не ясно. Хитер? А бог его знает. Артист вязнет в предложенных ему эрдмановских интонациях и тянет невнятную, моно-тонную кантилену.
Вениамин Смехов, интеллектуал, знаток литературы, любит филологические игры. И обна-руживает в эрдмановских текстах куски ритмической прозы. Герои вдруг заговаривают то нерифмо-ванным анапестом, то ямбом, и это, конечно, маленькие гурманские радости для искушенного уха. Ко-гда б из этих игр возникла в спектакле тема ну хоть уходящей культуры слога или памяти о растоптан-ной пролетарским сапогом поэзии, уже было бы хорошо. Увы! Поиграли - и бросили. Брошенной оста-ется и несчастная жена Подсекальникова Маша - Ирина Низина, которой Эрдман подарил недюжин-ную человеческую историю, а Смехов - лишь участь покорной овцы.
Пожалуй, близок к истине один лишь Евгений Редько, играющий интеллигента Аристарха в режиме зловещего гротеска и в лучшие свои минуты вызывающий не только смех, но и оторопь.
Нет, конечно, вопрос: про что сегодня ставить эту сложнейшую пьесу, этот невероятный концентрат реприз, социальных протестов и наследственной для русского литератора защиты малень-кого человека?
К слову, в 20 - 30-е годы человека, пекущегося лишь о животе своем, общество отвергало. В наши дни - напротив, всячески культивирует и даже формирует. Быть может, здесь искомое созвучие, которое позволит прочитать пьесу современно? К тому же и нынешнего обывателя, хотя и совсем уже другие силы, но все равно используют в своих интересах. Маленький - опять крайний. Возможно, тут и кроется точка временных пересечений, тот самый "тик-так", без которого не бывает хорошей режиссу-ры? Но что толку спрашивать все это со спектакля, в котором решительно нет не только ответов, но и вопросов.
В одних мемуарах я прочла историю о том, как Николая Эрдмана, усталого, разочарованно-го, порвавшего отношения с театром, затащили как-то на действительно выдающийся спектакль по великой классической пьесе. Он из вежливости пришел, посмотрел и сказал: "Правильно сделали, что поставили". Но насчет "Самоубийцы" В.Смехова такого не скажешь.

Наталия Каминская,
Культура, 30 марта 2006 года

_________________
La fleur de l'illusion produit le fruit de la réalité...

Тихая жизнь и приличное жалованье

Новая версия «Самоубийцы» Эрдмана на московской сцене

В спектакле, поставленном Вениамином Смеховым на сцене Российского молодежного театра, приметы времени сразу же погружают зрителей в атмосферу эпохи "великих строек". Под бравур-ную музыку на экране мелькают кадры парадов и шествий, портреты Сталина и воодушевленные лица строителей новой жизни. Вплетенные в сценическое действие интермедии отсылают к вре-менам, когда подобные шутки были равносильны самоубийству. Сегодня же актеры (Дарья Семе-нова, Татьяна Матюхова и Тарас Епифанцев), одетые в стилизованные разноцветные комбинезоны (художник по костюмам Мария Данилова), исполняют эти вставные номера в духе эстрадных ре-приз, порой граничащих с клоунадой. Да и обличительная острота запрещенной пьесы, так при-влекавшая постановщиков в перестроечные годы, сейчас отступает на второй план.
Эрдмановский "Самоубийца" ныне воспринимается уже как классика, которая всегда интересна исследованием человеческой природы, практически не меняющейся и не находящейся в прямой зависимости от того, какой год на дворе и какая партия у власти. Персонаж пьесы Николая Эрд-мана "Самоубийца" -- безработный гражданин, обиженный на жизнь и сгоряча решившийся свести с нею счеты, уже не впервые в этом сезоне появляется на подмостках столичных театров. Время само выбирает своих героев.
В спектакле РАМТа Подсекальников (Алексей Розин) -- один из многих, закомплексованный не-удачник, маленький человек, очередная жертва смутных времен, которым не видно конца. Его не-удовлетворенные амбиции и нелепые претензии выплескиваются на родственников, поскольку иных возможностей для самоутверждения у него нет. И разговоры о самоубийстве для него лишь повод для того, чтобы ощутить свою значительность. Но уязвленное самолюбие и неуемная жажда получить от жизни сатисфакцию превращают героя рамтовского спектакля в доверчивого и без-защитного простачка, с легкостью поддающегося на уговоры ловких дельцов, которые предлагают ему различные идеологические обоснования для намеченного самоубийства. Предприимчивый сосед Калабушкин (Илья Исаев) лихо подбирает "клиентов", желающих за определенную плату повыгоднее для себя использовать чужое самоубийство. В спектакле строго соблюдается чистота избранного жанра, актеры балансируют на грани гротеска и буффонады, не утрачивая при этом органики и чувства меры. Суетливый Аристарх Доминикович (Евгений Редько), жаждущий "сра-жаться" за угнетенную интеллигенцию, сам, похоже, имеет к ней весьма отдаленное отношение, так же, как и колоритный "творец" Виктор Викторович (Алексей Маслов), способный лишь с азар-том и натужным пафосом "болеть" за Россию.
Все, казалось бы, готовы бороться за правду, но только чужими руками. А сами живут, словно с завязанными глазами, стараясь не видеть происходящего вокруг. На словах ратуют за высокие це-ли и готовы умереть за правду, а на деле, как и Подсекальников, лишь тешат свои непомерные ам-биции.
А сам Подсекальников, натешивший свое самолюбие показной смелостью и вплотную подошед-ший к рубежу, отделяющему бытие от небытия, вдруг понимает, что ему не надо ничего, кроме тихой жизни и приличного жалованья. Но и для того, чтобы иметь эту малость, подсекальниковым, где и когда бы они ни жили, придется приспосабливаться и подстраиваться к требованиям эпохи. И неважно, каковы ее символы: массивные колоннады сталинских построек с серпами и молотами или стеклобетонные монстры банков и казино.

Время новостей, 28 марта 2006 года
Марина Гаевская

_________________
La fleur de l'illusion produit le fruit de la réalité...

недавний отзыв в ЖЖ http://users.livejournal.com/_kolbasa/37080.html