Евгений Редько

Роман Рэя Брэдбери «Марсианские хроники» очень кинематографичен. Современные спецэффекты способны сделать необычайно зрелищными и «каналы, полные лавандового вина», и «золотые плоды, растущие из хрустальных стен» и даже страшные «белые ксилофоны костей, обтянутые черными хлопьями».
Роман Рэя Брэдбери «Марсианские хроники» абсолютно не сценичен, ибо условные средства театра при воплощении на сцене инопланетной экзотики могут напрочь испортить волшебное очарование прекрасной книги.
Спектакль по роману классика мировой фантастической литературы Рэя Брэдбери «Марсианские хроники» в 1999 году был поставлен на сцене Российского Академического Молодежного Театра.
Декорации спектакля РАМТа - это отнюдь не сказочные марсианские города и не печальные их развалины, а скорее псевдоавангардный интерьер провинциального кафе, где даже светящиеся крылья ракеты – всего лишь нелепый дополнительный декор. И поставлен спектакль не о героике и пафосе завоевания других планет, а о делах и буднях вполне земных и реальных.
О чем идет речь в эпизоде о первой экспедиции на Марс? О любви, которая была, да сгорела, превратившись в страшную ядовитую золу, убивающую вокруг все живое.
О чем идет речь в эпизоде о второй экспедиции на Марс? О том, что бюрократизм, тупость, себялюбие и нежелание принимать ничего нового – явление вневременное и внепространственное.
О чем идет речь в эпизоде о третьей экспедиции на Марс? О том, что в жизни каждого человека есть сказочное время и место, в которое человеку с фантазией больше всего на свете хочется вернуться – и умереть там от любви и счастья.
О чем идет речь в эпизоде о четвертой экспедиции на Марс? О том, что по статистике (вдумайтесь в эту цифру!) только один человек из ста не то, что понимает – читает! – поэзию, предпочитая ей простые животные радости и «совершая простые движения», о том, что человек нестандартный должен быть обывателями унижен и уничтожен.
Итак, спектакль РАМТа по самой известной книге самого известного в мире ФАНТАСТА поставлен о вполне земных буднях людей простых, с их обыденными и зачастую мелкими интересами, сложностями, радостями и бедами. А еще он поставлен об огромном всепланетном одиночестве живых существ, которые, зачастую даже находясь рядом, не хотят и не могут увидеть и услышать друг друга.
…Их было двое, только двое на всей Планете – смешная и наивная Она, практичный и немного растеряный Он. Судьба свела их вместе, чтобы соединить навсегда. Надо было только захотеть посмотреть вместе в одном направлении. Но они не захотели…
…Страшно одинокий человек, чтобы не сойти с ума от ужаса этого одиночества, придумывает и выстраивает фантомы, наделяя их внешностью и привычками любимых людей. Он не сумел лишь научить их главным человеческим качествам – Сопереживанию и Любви к ближнему…
…Гордый и умный командир корабля не хочет и не может спасти того единственного члена экипажа, который «одной с ним группы крови». Он совершает казнь, равную убийству, пытаясь потом спастись от самого себя на далеком Юпитере…
Одиночество. Преодолеть его трудно, практически невозможно. И лишь в немногих эпизодах спектакля ломается лед отчуждения. Вот встречаются двое тех, кому на роду не суждено было встретиться: Марсианин из далекого прошлого, из цветущих и пьянящих радостью фантастических городов и молодой Землянин, житель рациональных новых полуземных, полумарсианских поселков. У них не было и не могло быть общих тем для общения. Разные языки. Разные культуры. Разные пристрастия. Но общими оказались стремление к доброте, красоте и романтике. Они ЗАХОТЕЛИ понять друг друга – и свершилось невозможное. Как разные полюса магнита соединила их мгновенно вспыхнувшая дружба, малый залог которой – трогательный пиджак Марсианина на плечах озябшего мальчишки.
Земляне возвращаются с благодатного Марса на гибнущую родную планету. Всем кажется, что это самый верный выход – встать к плечу плечом, «чтоб не пропасть поодиночке», чтобы помочь, спасти и спастись. Ведь именно перед лицом страшных испытаний зачастую только и возможно единение. Но и здесь - сбой. И печальные строчки Байрона можно уже отнести к последним землянам:

«Пусть влюбленными лучами
Месяц тянется к земле,
Не бродить уж нам ночами
В серебристой лунной мгле…».

…Дальше - тишина…
И лишь призрачная надежда на тех мальчишек, которым завещано «беречь сестренку» и которые так пристально всматриваются в зеркальную гладь марсианского канала и в глаза нам, зрителям.

Есть такая детская игра – когда складываешь разноцветные кусочки стеклянной мозаики и с нетерпением ждешь, что получится нечто цельное, живая картинка, подсвеченная ярким прожектором твоей собственной неуемной фантазии.
А теперь представьте себе, что вы – режиссер, и пытаетесь собрать мозаику из сложных, объемных, порой взаимоисключающих элементов – декораций, актеров, света, тени, хореографии, эстрады и… Бредбери.
Именно такая задача стояла перед режиссером РАМТа А. Бородиным, когда он взялся за постановку «Марсианских Хроник».
Я – не критик. Я – обычный зритель, который приходит в театр в белоснежном воротничке с маленькой лаковой сумочкой в руках и, вооружившись биноклем и фирменным рамтовским красным петушком на палочке, идет вкушать «хлеба и зрелищ», а в перерыве идет в буфет за изрядной порцией мороженого.
Зрелищ на сцене – хоть отбавляй. Удивительные «космические» декорации в стильных черных и стальных «техно»- тонах выглядят «круто» и «не попсово», как и зависающий над сценой треугольник инопланетного (то бишь землянского) корабля, стеклянный пол с подсветкой, загорающиеся и гаснущие звезды, меняющиеся даты…
Одни и те же актеры, тасующие куски марсианской «мозаики», как колоду карт, прилежно разыгрывают «околокосмическое» действо – танцуют, поют, живут и надеются, пьют и едят, поют песни и бью морды… и умудряются в течение трех часов непрерывно произносить большие куски оригинального текста Бредбери.
Но все, что я могу сказать в данном случае – это «не верю».
Идей Бредбери в спектакле не обнаружила вообще. Как-то вскользь, вперемешку с песнями и плясками, детям (спектакль-то детский) дают понять, что людям угрожает ядерная катастрофа, помимо другой, общечеловеческой, когда люди перестают понимать друг друга и расходятся друг от друга дальше, чем марсиане от Земли.
Не верю, потому что знаю точно, что Бредбери писал своих «Марсов» не для детей. И «Хроники» – это не «Космическая одиссея» и уж тем более не очередная серия «Стартрэка». Тихий мотив Бредбери я услышала (и увидела) только в первой сцене (Илла) и в новелле о «встрече двух звезд» – когда представителей двух разных космических рас подали друг другу руки и встретились, как проекции.
И еще, наверное, стоит упомянуть «Третью экспедицию» – где неплохо сыгран страх и безумный кошмар одиночества затерянной в космосе человеческой души.
Но логические (и сценические) «склейки», «швы» между эпизодами заткнуты неумело и даже, прошу прощения, непрофессионально, и временами спектакль начинает напоминать новогодний студенческий «капустник».
Трагедии «смуглых и золотоглазых» не получилось. Вместо этого актеры, которые в точно такой же мизансцене могли бы изображать отдыхающих на черноморском побережье дядечек и тетечек в панамах и футболках, распевали на сцене пьяными голосами советские эстрадные песни в стиле «моей родной общаги». Почему-то запомнилось. Наверное, потому, что это было из рук вон плохо.
Из актеров хотелось бы особо отметить Е. Редько. Если бы не удивительное актерское обаяние и талант этого артиста, на «Марсов» зрители вообще бы перестали ходить.
Тем более – с детьми.

Такие спектакли можно играть в качестве бенефисных. Или представлять их, как творческие встречи, когда заинтересованному зрителю показывается буквально все, что умеет исполнитель: будь то главные роли или более или менее удачные эпизоды; когда актером за один вечер играется все - от высокой трагедии до откровенного гэга.
Евгений Редько на сцене РАМТовских «Марсианских хроник» – почти постоянно, он появляется едва ли не в десятке ролей, меняя костюмы, гримы, маски, переодеваясь и первоплощаясь буквально на глазах у зрителей.
Первый эпизод спектакля начинает резко закручивать пружину дальнейшего действия, дает заявку на его непростоту, не делая скидок на возможный юный возраст и неподготовленность РАМТовских зрителей.
Мистер Ка поднимает глаза. Они – словно черная космическая дыра, втягивающая безвозвратно все вокруг, в этом взгляде немыслимым образом перемешаны равнодушие и боль, жестокость и страдание. Только что жена рассказала ему о странном сне, в котором незнакомец с невозможным именем Натаниел Йорк признался ей в любви и поцеловал… Что движет мистером Ка, когда он идет на убийство – отголоски былой любви или примитивный, вневременной и всепланетный, по неандертальски примитивный инстинкт собственника? Пожалуй, тут верно второе утверждение. Совершается страшное преступление – но безмятежно лицо мистера Ка и нет раскаяния в его взгляде.
На первый взгляд, забавные в своей гротесковости (но страшные на взгляд второй) аборигены, что действуют в сцене прилета второй экспедиции на Марс, пожалуй, наименее удачные воплощения актера в этом спектакле. Евгений Редько может многое, почти все, но, когда на сцене он излишне суетлив - это не идет на пользу ни ему, ни его героям. Может быть, тут дело в сложности построения эпизода – на протяжении нескольких минут на сцене появляются три персонажа с разными характерами и внешностью; времени на то, чтобы перегруппироваться и сыграть по-настоящему талантливо у актера просто нет.
Не получился и Спендер – но в этом, думается, вина скорее не актера, а постановщика. Один из самых нервных и страшных эпизодов книги Рэя Брэдбери в сценическом переложении как бы смазался, и вот уже непонятно, чего добивается герой Редько, уничтожая одного за другим товарищей, и почему, умерев сам, он становится вечным укором совести для тех, кто остался в живых…
Зато Эдвард, персонаж еще одного эпизода спектакля, прекрасен. Так же, как прекрасен Джон – тот, кому вечно будет двадцать три года... Странные лица у этих героев – лица, на которых написана вся мудрость мира… и не написано ничего. Несуществующие люди. Люди-фантомы. И в тоже время люди, без которых и жизнь, и смерть других персонажей были бы тяжелее и трагичнее. Ибо и смерть не так страшна, когда можно напоследок пробежаться наперегонки с любимым братом, когда любимая жена подает гостям имбирное печенье и белозубо улыбается тебе любимый сын…
Да и жизнь приобретает новые краски, когда нежданно на пустынной дороге тебя встретит вовсе не опасность, а человек, который, пусть ненадолго, станет твоим другом. Ночной холод и пересечение миров, каждый из которых по-своему прекрасен… И все равно, какое тысячелетье на дворе, как выглядит твой родной дом, что ожидает тебя в конце дальней дороги. И, разрывая межвременные путы, протянется рука друга, чтобы согреть твои озябшие плечи…
13 апреля 2003 года. Тяжелый бархатный занавес, бесшумно и грозно сдвигаясь, сошелся в центре сцены. За несколько секунд до этого в последний раз взглянули на нас, сидящих в зале, новые марсиане – два мальчишки и девочка, в последний раз Папа улыбнулся Маме, а она в последний раз погладила его волнистые волосы…

Спектакль «Марсианские хроники» был снят с репертуара Российского Академического Молодежного Театра.

распевали на сцене пьяными голосами советские эстрадные песни в стиле «моей родной общаги». Почему-то запомнилось. Наверное, потому, что это было из рук вон плохо.

Не то, чтобы хорошие... но ведь весьма неплохие зрительские рецензии я когда-то писала.
Спасибо Вам, Ника, совсем забыла о их существовании.
А вот о спектакле не забываю. Годовщина его "гибели" - 13 апреля.